Большая игра, 1856–1907: мифы и реалии российско-британских отношений в Центральной и Восточной Азии

Примечательно, что, завершая анализ международного положения, автор записки обосновывал реальную возможность «достигнуть полного политического и экономического сближения (выделено нами. — Е.С.) с Англией для умиротворения всегда готового вспыхнуть Ближнего Востока и для прочного поддержания мира посредством самой могущественной англо-франко-русской союзной морской силы в Средиземном море»[1160]

.

Изменение настроений среди высшей российской военной и гражданской бюрократии не осталось незамеченным для англичан. Руководитель Форин офис лорд Лэнсдаун, обратил внимание на стремление Петербурга воздерживаться от каких-либо шагов, способных вызвать неудовольствие Лондона. «Война против Японии, — размышлял он в письме от 4 мая 1904 г. временному поверенному в Петербурге С. Спринг-Райсу, — сделала текущий момент неблагоприятным для вступления в переговоры, но русское правительство никогда еще не было столь расположено к искреннему взаимопониманию (с Британией. — Е.С.) в случае, если правительство Его Величества сформулирует справедливые условия, которые они (русские. — Е.С.) хотели бы видеть в его основаниях»[1161]

.

Со своей стороны, российские дипломаты все чаще указывали британским коллегам, говоря словами В.Н. Ламздорфа, на «цветную туземную опасность» для «белых» держав в Азии, что требовало объединения их усилий для защиты границ колониальных владений. Стоит обратить внимание на примечательный пассаж в письме от 30 августа 1904 г. главы внешнеполитического ведомства послу России в Лондоне Бенкендорфу: «Зная хоть сколько-нибудь азиатские народы, нельзя отрицать возможности и даже вероятия самых неожиданных последствий от таких движений (национально-освободительных. — Е.С.), которые начинаются в одном месте, а сказываются в совершенно ином, даже через значительный промежуток времени. Между тем на различных границах мы имеем одинаковые жизненные и существенные интересы, нарушение коих мы не можем допустить; в силу этого обстоятельства мы и принимаем безусловно необходимые, по нашему мнению, меры предосторожности, которые вовсе не носят экстренный или чрезвычайный характер и строго отвечают внутренней сути положения»[1162].

Новая серия взаимных зондажей была предпринята сторонами летом-осенью 1905 года. И опять-таки решающее влияние на планы сторон оказали события в азиатско-тихоокеанском регионе. Военные поражения России на суше и на море, а также упоминавшееся выше продление англояпонского союза привели Петербург и Токио к заключению мира 5 сентября того же года. Но еще ранее, в конце июля 1905 г. императору Вильгельму удалось навязать Николаю договор, который мог привести к воплощению самого страшного «кошмара» для Британии — созданию коалиции в составе России, Франции, Германии и Австро-Венгрии. Конфиденциальная информация о соглашении в Бъорке очень скоро стала известна англичанам, поскольку посол в России Ч. Гардинг обладал сетью тайных информаторов среди придворных и высших чиновников царской империи[1163]

.

Вероятно, излишне акцентируя внимание на стремлении Лондона начать переговоры, но в целом верно отражая настроения британцев, царь сообщал «кузену Вили» осенью 1905 г.: «Англия энергично старается добиться от нас соглашения по вопросу об азиатских границах и притом приступила к этому немедленно после возобновления англо-японского союза. Я не имею ни малейшего желания начать с ней переговоры»[1164]. Однако самодержец явно лукавил, поскольку целый ряд факторов объективного характера заставлял Россию вступить в переговорный процесс. Об этом свидетельствует, например, серия редакционных статей в газете Новое Время, авторы которых проводили идею насущной необходимости поддержания статус-кво между Британией и Россией на Среднем Востоке. «Эти статьи явились предметом благоприятных комментариев в английской прессе, — делился Гардинг своими наблюдениями с Лэнсдауном в сообщении от 8 октября 1905 г., — и стали средством достижения разрядки

(detente) в отношениях между печатными изданиями двух стран»[1165]. Таким образом, именно с октября 1905 г., как справедливо отмечали первые исследователи Конвенции 1907 г. И. Рейснер и Р. Черчилль, в правительственных кругах и общественном мнении России произошел решительный поворот в пользу сотрудничества с традиционным противником[1166].

К сожалению, в работах отечественных и зарубежных историков все внимание обычно уделяется германскому фактору, которому приписывается основная роль в том, что стороны сумели перейти от общей дискуссии к договоренностям по конкретным вопросам. Разумеется, было бы ошибкой недооценивать воздействие политики кайзера Вильгельма на принятие Лондоном и Петербургом решения о начале официальных переговоров. Однако помимо этого обстоятельства следует не упускать из виду другие предпосылки как внешнего, так и внутреннего характера.