Большая игра, 1856–1907: мифы и реалии российско-британских отношений в Центральной и Восточной Азии

К сожалению, историография британо-российского диалога не свободна еще от одного мифа, а именно, мнения о том, что переговорный процесс осуществлялся в тиши кабинетов исключительно силами дипломатических представителей обеих стран. В действительности значительное влияние на формулирование повестки дня и поиск развязок по основным проблемам оказали военные руководители, представители финансово-промышленных кругов, журналисты, а также ряд высших администраторов на местах в Британской Индии и Русском Туркестане.

По оценкам непосредственного участника переговоров посла А. Никольсона, к числу их сторонников в России относились министры, представители влиятельных аристократических фамилий (Бенкендорфов, Гейденов, Долгоруких, Нарышкиных) и промышленников, особенно имевших экономические интересы в азиатских странах, при общем безразличии широкой публики[1178]. В то же время англичане опасались прогерманских настроений у части придворных, связанных с кайзером Вильгельмом, и традиционного скепсиса членов военной партии, особенно председателя Совета государственной обороны великого князя Николая Николаевича (мл.) и начальника Генерального штаба Ф.Ф. Палицына[1179]

.

Неслучайно поэтому на всех этапах переговоров А.П. Извольский вынужден был просить царя о периодическом созыве Особых совещаний для выработки консолидированной позиции по спорным статьям будущей Конвенции. Участники первого из них, которое состоялось 20 сентября 1906 г., высказались в пользу переговорного процесса, причем со стороны министра финансов В.Н. Коковцова достижение соглашения мотивировалось необходимостью охраны финансовых интересов России в Персии, а военных — угрозой новой японской агрессии на Дальнем Востоке[1180]. Второе Особое совещание, созванное 14 февраля 1907 г., уделило главное внимание ситуации вокруг Багдадской железной дороги и перспективам сотрудничества с Англией при проведении курса на ограничение стратегических аппетитов Германии в бассейне Персидского залива

[1181]. Высшие сановники, присутствовавшие на третьем и четвертом совещаниях, соответственно 27 апреля и 24 августа 1907 г., обсуждали ситуацию вокруг Афганистана, которая для обеих держав осложнялась попытками эмира Хабибуллы выступить в роли покровителя всех мусульман Центральной Азии и Индии при поддержке германской агентуры[1182]

. Любопытно, что на завершающем заседании, посвященном дебатам вокруг проекта конвенции, главным оппонентом выступил министр торговли М.А. Острогорский, предложивший потребовать от Лондона компенсаций для российских компаний, ведущих торговлю с афганскими партнерами. В свою очередь высшие чины Генерального штаба, успокоенные подписанием 30 июля 1907 г. русско-японского соглашения, которое значительно смягчило японскую угрозу дальневосточным территориям, заняли в результате благожелательную позицию, отказавшись от каких-либо планов похода на Индию[1183].

Следует также подчеркнуть, что проект статей конвенции по афганскому вопросу был согласован Извольским не только с Генеральным и Главным штабами, но и с региональными военными руководителями, включая генерал-губернатора Туркестана Н.И. Гродекова и офицерами его штаба, которые провели специальное обсуждение этого вопроса в Ташкенте 27 мая 1907 г. По мнению его участников, из четырех возможных сценариев развития событий наиболее приемлемым для России могло бы стать согласие Петербурга на признание доминирующего влияния Великобритании в Афганистане, который превращался в буфер между двумя державами[1184]. Письмо генерала Гродекова министру иностранных дел от 17 марта 1908 г. содержало утверждение, что отказ от договоренности повлек бы за собой тяжелые последствия для России, поскольку сохранялась вероятность столкновения с Англией при постоянной угрозе восстания мусульман Центральной Азии, «что крайне стеснило бы свободу наших действий в политическом и военном отношениях на всех фронтах»[1185].