Большая нефть

К следственной группе, ведущей расследование, присоединились товарищи из Москвы. Прилетел полковник Касатонов. Он был очень озабочен происходившим и не считал возможным скрывать это. Больше всего вызывал беспокойство тот факт, что преступники знали о дне, когда в управление привезут зарплату. Знали и рассчитывали взять все деньги.

Полковник Касатонов лично допрашивал Бурова. Первые пятнадцать минут Григорий Александрович не вполне понимал, куда клонит собеседник. Хмурое, даже угрюмое выражение его лица приписывал одному: серьезности ситуации. В городе открыто и нагло действует уголовный элемент. Несколько раз, по просьбе Касатонова и второго товарища, по ходу допроса молча делавшего заметки у себя в блокноте, Буров пересказывал случившееся. Никаких новых подробностей он вспомнить не мог. Описывал внешность грабителей, их манеру разговора.

— Они твердо настаивали на том, что денег должно быть больше? — снова и снова спрашивал Касатонов. — Вы уверены в этом?

— Абсолютно. — Буров кивнул.

— Вам это не показалось странным?

— Нет. — Впервые за время допроса Григорий Александрович насторожился. — Почему бы это? Преступники, очевидно, полагали, что здесь, на буровых, люди гребут деньги лопатой. Надеялись взять большую кубышку. Ну и просчитались. Естественно, они были разочарованы, требовали еще и еще…

— А вы? — спросил Касатонов.

— Что — я? — Буров пожал плечами. — В любом случае я не мог бы дать больше, чем уже имелось. Знаете, товарищ Касатонов, — прибавил он, — жалею теперь, что не оказал им сопротивления. Надо было. Но, — он понизил голос, — прихватило сердце. Гоняться за негодяями и драться с ними — это здоровье нужно. Впервые в жизни почувствовал возраст. Как будто к земле меня гнет.

Касатонов никак не отреагировал на этот порыв откровенности. Он переглянулся со своим товарищем, который бесстрастно опять черкнул у себя в блокноте, и произнес:

— С ваших слов получается так. О том, что со дня на день должны выдать зарплату, знали двое.

— Да. Я и бухгалтер Михман, — устало подтвердил Буров.

— Когда вы узнали о том, что сроки выдачи заработной платы переносятся на два дня?

— Часа за два до нападения. Может, за три, — сказал Буров.

— А ведь нехорошая картинка вырисовывается, Григорий Александрович, — вдруг произнес Касатонов. — Нами установлено, что Михман выходил из управления в течение этого времени. Теоретически он мог предупредить сообщников. Если, конечно, предположить, что в сговоре с преступниками был именно Михман. Однако преступники не были предупреждены, они знали первое — что зарплата будет, и не знали второго — что ее не будет. Следовательно, Михман не состоял с ними в заговоре. Остается единственный человек, который все знал, но не мог никого предупредить, поскольку находился на совещании и из здания управления за указанный период не выходил. Это вы, Григорий Александрович.

Буров онемел. Сердечная боль, которую удалось заглушить корвалолом, вдруг снова напомнила о себе резким уколом. Буров побледнел, скривил рот.

— По-вашему, — с трудом проговорил он, — это я был заодно с налетчиками? И только совещание помешало мне предупредить их, заставить перенести грабеж? Вы что, товарищи, ошалели?..

Касатонов молча смотрел на него. В глазах полковника застыло сожаление.

Второй следователь поднял взгляд от своих записей.

— Пожалуйста, никуда не уезжайте из Междуреченска. Лучше вообще не выходите из дома. Я не помещаю вас под домашний арест, но… лучше будет, чтобы вы всегда оставались дома.

— Какое «дома»? — Буров побагровел, начал вставать со стула, но сердце сердито бухнуло в груди и заставило его опуститься на место. — Какое «дома»? Вы точно рехнулись! У меня — работа, производство, куча неотложных моментов!..

— Товарищ Буров, — ледяным тоном произнес следователь, — вы временно отстранены от занимаемой должности. До выяснения всех обстоятельств дела.

* * *

Тертый, конечно, отошел от дел (как было объявлено при освобождении) и решил пожить на покое в родимом Междуреченске. Вернуться, так сказать, в гнездо, откуда выпорхнул энное количество лет назад. Поселился временно у дяди Васи, на «обогретом месте», а пока что подыскивал себе квартиру. Точнее, Тертый сидел у дяди Васи, играл с ним в карты на интерес (его смешило глядеть, как в ужасе обмирал дядя Вася, в очередной раз проигрывая), пил чаи, почти ничего не ел, кроме баранок, и ждал. Поисками подходящей квартиры, лучше с хорошей хозяйкой, занимался Дрын. Вечером Дрын являлся с докладом. Тертый внимательно слушал, усмехался чему-то про себя.

Известие о том, что какие-то гастролеры взяли у буровиков кассу, заставило Тертого подпрыгнуть.

— Сколько? — только и сумел он вымолвить.

— Я там не был, деньги не пересчитывал, но на базаре говорят — свыше пятидесяти кусков, — сообщил Дрын. — Зарплату ж привезли. Вот они всю зарплату-то, на все управление, и хапнули.

— Как взяли? — быстро спросил Тертый и обмакнул баранку в блюдце с налитым чаем.

— Вошли с пистолетами и взяли.

— Сколько?

— Двое их было.