Тертый долго молчал, жевал губами. В его собственном городе! Приехали и взяли пятьдесят кусков у него, у Тертого, под самым носом! И его же, Тертого, теперь трясти начнут.
— Вот что, Дрын, — медленно изрек Тертый, — надо бы этих гастролеров найти раньше, чем менты. Привел бы ты их сюда, а? Я бы потолковал с ними по душам. Порасспрашивай там, на рынке, что да как. Может, кто их в лицо видел, может, видели, куда они пошли или где залегли… А, Дрын? Я тебя прошу.
Когда Тертый говорил вот таким сладким голосом, как бы умоляя, «прошу», лучше сразу срываться с места и бежать очень-очень быстро, теряя на ходу и шапку и ботинки. Потому что тихое «прошу» Тертого пострашнее любых приказов.
Гастролеры были московские — Спивак и Донадзе. В Междуреченске они задерживаться не собирались. Думали, провернуть дело с кассой и уйти, но неожиданно угодили в переплет.
— Кто ж знал, что Тертого уже выпустили, — оправдывался Спивак.
Донадзе, роковой красавец с темным, «порочным» взором, злился молча. Они должны были знать. Не потрудились выяснить обстоятельства. Теперь наследили на чужой территории. Но это бы ладно!.. Сегодня, закупаясь на рынке, Спивак собственными ушами слышал разговоры. Толковали о страшных деньгах, которые были якобы захвачены в бухгалтерии управления. Не то пятьдесят, не то все сто тысяч рублей!.. И Тертому уж наверняка донесли.
— Он же от дел отошел, — оправдывался Спивак. — Он ведь сам говорил, что завяжет. Хочет, мол, спокойной старости.
Донадзе сгреб его за шиворот.
— Спокойная старость? — прошипел он. — За сто тысяч? Когда речь о таких деньгах, спокойная старость немного откладывается!..
Спивак и сам это знал. Теперь за ними будут охотиться и менты, и блатные. Менты хоть знают, какова была похищенная сумма. А блатные шкуру спустят, требуя выдать миллионы…