Эти существа собирались в ветхой каменной церкви, по средам использовавшейся в качестве дансинг-холла; ее готические контрфорсы вздымались в гнуснейшей части портового района. Номинально она считалась католической, но бруклинские священники единогласно отказывали ей в данном статусе и аутентичности, и полицейские соглашались с ними, слыша те звуки, что доносились оттуда по ночам. Мэлоуну казалось, что у пустой, неосвещенной церкви он слышал ужасные, надтреснутые низкие звуки органа откуда-то из-под земли, а наблюдателей пугали дикие вопли и гул барабанов, сопровождающие видимые обряды. На допросе Сайдем утверждал, что, по его мнению, истоки этих ритуалов лежали в смеси несторианского христианства и тибетского шаманизма. Он предположил, что большинство прихожан составляли монголоиды родом из Курдистана или близлежащих земель – и Мэлоун не мог не вспомнить, что Курдистан населяют йезиды, последние потомки персидских дьяволопоклонников. Как бы там ни было, благодаря шумихе, поднявшейся из-за дела Сайдема, стало очевидным, что волна этих нелегальных мигрантов захлестнула Ред Хук, и число их все растет благодаря сговору контрабандистов и бездействию таможенников и портовой полиции; они уже заполонили Паркер-Плейс и быстро расселялись по вышележащим кварталам, пользуясь на удивление дружеским расположением обитавших там разношерстных выходцев из других стран. Их коренастые фигуры и характерные косоглазые физиономии гротескно контрастировали с броской американской одеждой, все чаще появляясь среди попрошаек и бродячих гангстеров в районе близ муниципалитета, пока наконец в полиции не сочли необходимым поставить их всех на учет, выяснив род занятий и источники дохода, и по возможности найти способ устроить на них облаву, передав на попечение иммиграционной службы. С согласия федерального бюро и городской полиции это дело было поручено Мэлоуну, и, приступив к прочесыванию Ред Хука, он понял, что балансирует на краю бездны неописуемого ужаса, где его ждала оборванная, неряшливая, сатанинская фигура врага – Сайдема.
Методы работы полиции отличаются разнообразием и неординарностью. Мэлоун, с виду бесцельно болтаясь по улицам, затевая безобидные разговоры, вовремя предлагая собеседнику глотнуть из фляги или вдумчиво беседуя с напуганными заключенными, сумел собрать множество разрозненных сведений о движении, приобретавшем все более угрожающие черты. Новоприбывшие действительно были курдами, но изъяснялись на загадочном диалекте, неизвестном современным филологам. Те из них, кто был чем-то занят, большей частью работали грузчиками в порту или торговали с лотков на улице, хотя их можно было заметить прислуживающими в греческих ресторанах или продающими газеты в киосках. Однако большинство из них, не имевшее никаких источников дохода, безусловно занималось противозаконной деятельностью, и контрабанда с бутлегерством были самыми невинными из преступлений. В город их привозили на пароходах, в основном на фрахтовых судах, и скрытно, безлунными ночами, переправляли на шлюпках к определенному причалу, а затем по укромному каналу к потайному подземному водоему, расположенному под одним из домов. Мэлоун не смог найти ни причал, ни канал, ни этот дом, так как показания допрашиваемых были весьма путаными, а их точная расшифровка лежала за пределами возможностей даже самых искусных переводчиков; также он не добился от них внятного объяснения причины, по которой их систематически ввозят сюда. Они избегали говорить, откуда именно прибыли, и постоянно были настороже, не выдавая посредников, что разыскали их и сопровождали в пути. Более того, едва заслышав вопрос о том, зачем они здесь, они испытывали приступ острого ужаса. Уголовники иных кровей были столь же немногословны, и все, что удалось выяснить, – какое-то божество или великий жрец пообещали им неслыханные силы, невиданную славу и власть в чужой земле.