Читаем Большой человек полностью

Онъ, конечно, сразу же замтилъ, что передъ нимъ совершенно смущенный и взволнованный юноша и сумлъ такъ отнестись ко мн, что чрезъ нсколько минутъ моего смущенія какъ не бывало. Мы встртились будто старые и близкіе знакомые посл непродолжительной разлуки. Онъ разсказывалъ мн о своихъ длахъ и обстоятельствахъ по поводу новой его должности редактора «Гражданина», передавалъ свои планы, надежды, которыя онъ возлагалъ на это дло.

— Только не знаю, не знаю, какъ справлюсь со всмъ этимъ какъ разберусь… вотъ у меня есть сюжетъ для повсти, хорошій сюжетъ; я разсказалъ М. и онъ умоляетъ меня написать для «Гражданина»; но вдь это помшаетъ «Дневнику», не могу же я два дла разомъ, никогда не могъ; если писать разомъ дв различныя вещи — об пропали… ну вотъ и не знаю самъ да что ршиться… нынче всю ночь объ этомъ продумаю…

Насколько могъ, я отстаивалъ «Дневникъ», особенно на первое время.

— Вдь это, — замтилъ я, — такая удобная форма говорить о самомъ существенномъ, прямо и ясно высказаться.

— Прямо и ясно высказаться! — повторилъ онъ. — Чего бы лучше, и, конечно, о, конечно, когда-нибудь и можно будетъ; но нельзя, голубчикъ, сразу, никакъ нельзя, разв я объ этомъ не думалъ, не мечталъ!.. да что же длать… ну, и потомъ, есть вещи, о которыхъ если вдругъ, такъ никто даже и не повритъ. Вотъ хоть бы о Блинскомъ (онъ раскрылъ No «Гражданина» съ первымъ своимъ «Дневникомъ писателя»), разв тутъ я все сказалъ, разв то я могъ бы сказать! И совсмъ то, совсмъ его не понимаютъ. Я хотлъ бы просто привести его собственныя слова, — и больше ничего… ну, и не могъ.

— Да почему же?

— По непечатности.

Онъ передалъ мн одинъ разговоръ съ Блинскимъ, который, дйствительно, напечатать нельзя и который вызвалъ съ моей стороны замчаніе, что вдь отъ слова до дла еще далеко, у каждаго человка могутъ быть самыя чудовищныя быстролетныя мысли и, однако, эти мысли никогда не превращаются въ дло, и только иные люди, въ извстныя минуты, любятъ съ напускнымъ цинизмомъ какъ бы похвастаться какой-нибудь дикой мыслью.

— Конечно, конечно, только Блинскій-то былъ не таковъ; онъ если сказалъ, то могъ и сдлать; это была натура простая, цльная, у которой слово и дло вмст. Другіе сто разъ задумаются, прежде чмъ ршиться, и все же никогда не ршатся, а онъ нтъ. И знаете, теперь, вотъ въ послднее время, все больше и больше разводится такихъ натуръ: сказалъ — и сдлалъ, застрлюсь — и застрлился, застрлю — и застрлилъ. Все это — цльность, прямолинейность… и, о, какъ ихъ много, а будетъ и еще больше — увидите!..

Я не замчалъ, какъ шло время. Переходя отъ одного къ другому, мы начали сообщать другъ другу свднія о самихъ себ. Я жадно ловилъ каждое его слово. Онъ спросилъ меня о год и дн моего рожденья и сталъ припоминать:

— Постойте, гд я былъ тогда?.. въ Перми… мы шли въ Сибирь… да, это въ Перми было…

Онъ разсказалъ, между прочимъ, объ одномъ человк, который имлъ на него самое сильное вліяніе. Это былъ нкто Шидловскій. Черезъ нсколько лтъ, когда я просилъ едора Михайловича сообщить мн нкоторыя біографическія и хронологическія свднія для статьи о немъ, которую я готовилъ къ печати, онъ говорилъ мн:

— Непремнно упомяните въ вашей стать о Шидловскомъ, нужды нтъ, что его никто не знаетъ и что онъ не оставилъ посл себя литературнаго имени. Ради Бога, голубчикъ, упомяните — это былъ большой для меня человкъ и стоитъ онъ того, чтобъ его имя не пропало…

Шидловскій, по разсказамъ Достоевскаго, былъ человкъ, въ которомъ мирилась бездна противорчій: онъ имлъ «громадный» умъ и талантъ, не выразившійся ни однимъ писанымъ словомъ и умершій вмст съ нимъ; кутежъ и пьянство — и постриженіе въ монахи. Умирая, онъ сдлалъ Богъ знаетъ что: онъ былъ тоже въ Сибири, на каторг; когда его выпустили, то изъ желза своихъ кандалъ онъ сдлалъ себ кольцо, носилъ его постоянно и умирая — проглотилъ это кольцо…

Мн хотлось узнать что-нибудь достоврное объ этой ужасной болзни — падучей, которою, какъ я слышалъ, страдалъ Достоевскій, но, конечно, я не могъ ршиться даже и издали подойти къ этому вопросу. Онъ самъ будто угадалъ мои мысли и заговорилъ о своей болзни. Онъ сказалъ мн, что недавно съ нимъ былъ припадокъ.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
100 мифов о Берии. От славы к проклятиям, 1941-1953 гг.
100 мифов о Берии. От славы к проклятиям, 1941-1953 гг.

Само имя — БЕРИЯ — до сих пор воспринимается в общественном сознании России как особый символ-синоним жестокого, кровавого монстра, только и способного что на самые злодейские преступления. Все убеждены в том, что это был только кровавый палач и злобный интриган, нанесший колоссальный ущерб СССР. Но так ли это? Насколько обоснованна такая, фактически монопольно господствующая в общественном сознании точка зрения? Как сложился столь негативный образ человека, который всю свою сознательную жизнь посвятил созданию и укреплению СССР, результатами деятельности которого Россия пользуется до сих пор?Ответы на эти и многие другие вопросы, связанные с жизнью и деятельностью Лаврентия Павловича Берии, читатели найдут в состоящем из двух книг новом проекте известного историка Арсена Мартиросяна — «100 мифов о Берии»Первая книга проекта «Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917–1941 гг.» была посвящена довоенному периоду. Настоящая книга является второй в упомянутом проекте и охватывает период жизни и деятельности Л.П, Берия с 22.06.1941 г. по 26.06.1953 г.

Арсен Беникович Мартиросян

Биографии и Мемуары / Политика / Образование и наука / Документальное