Бомба в голове

Виталий несколько раз перелистал тетрадь, но прийти к определённым выводам по поводу дальнейших своих действий так и не смог. Вопрос был в том, кому стоит отдать черновики друга. Если в них скрыта важная информация, то не всякому, наверное, можно было её доверить. Сомнения возникли в тот момент, когда Виталий неожиданно наткнулся внизу одной из страниц на короткую приписку мелким почерком:

«Не показывать Канетелину, если А1 —>

Х. Это страшный человек».

«Странная запись, – подумал Виталий. – Что это? Напоминание самому себе? Будто они с Канетелиным встречались настолько редко, что можно было забыть, какой он страшный».

Возможно, ремарка имела смысл, если Олег сам намеревался показать кому-то свои записи, сделав пометку в самом важном месте изложения, чтобы именно в этот момент акцентировать внимание читателя на своём отношении к руководителю группы. И тогда это тот человек, который, по крайней мере, сможет понять, что такое «А1» и «Х» и какая между ними достижима связь. А если такой связи не существует, то, стало быть, и Канетелину можно знать обо всём, что тут изложено, не опасаясь какой-либо с его стороны нежелательной реакции.

Очень странно. По крайней мере несколько вопросов после прочтения данной сноски встали перед Виталием в полный свой рост, и первый из них заключался в том, зачем вообще здесь понадобилось кого-то предупреждать. В век развитых коммуникаций ничего не стоит донести своё мнение до другого иным, более простым способом: позвонив ему или отправив сообщение по электронной почте. Но делиться опасениями на полях тетради, да ещё, судя по всему, с привязкой их к результатам рабочих исследований, выглядело не просто странно, но даже подозрительно. Выходит, мнимый адресат, для которого предназначались пояснения, не достаточно хорошо знает Канетелина, но прекрасно осведомлён о деталях работ, проводимых его группой. Если отбросить внешние связи Олега, попахивающие в данном случае преступлением, во что Виталий ни за что не хотел верить, речь может идти только о сотруднике их центра из верхнего руководящего звена. Тогда и конкретика в описании физических процессов, и ссылки на неполную причастность к ним Канетелина вполне оправданы и лишь отводят Олегу Белевскому особую, не совсем пока ясную роль.

Но, пожалуй, точнее обнаруженная ремарка говорила о другом. Похоже, отношения в их коллективе были действительно далеко не радужными. Виталий вспомнил, что пару раз Олег вроде бы упоминал о неких сложностях на работе, но тогда он не придал его словам большого значения, посчитав, что друг говорит об обычных трениях, коих в любой группе дерзких и талантливых людей всегда предостаточно. Вряд ли Виталий мог реально ему помочь, даже если бы вник в суть проблемы.

Очевидно, его друг надеялся на поддержку другого человека, более компетентного в данных вопросах, и из пометки следовало, что Олег, по крайней мере, доверял этому третьему лицу.

На всякий случай Виталий сделал копию с тетради и решил отдать её директору исследовательского центра. Он позвонил ему на работу, фактически напросившись на встречу. Во время разговора по телефону у Виталия возникло ощущение, что, заинтересовавшись записями, тем не менее видеться с журналистом тот большого желания не испытывал: для него лучше было бы получить тетрадь через секретаря. Но Виталий настоял на своём.

Как и в первый раз, директор исследовательского центра Антон Егорович был скуп на комментарии, не желая развивать тему и углубляться в рабочие отношения своих сотрудников. На вопросы он отвечал по возможности односложно, а от объяснений по научным аспектам, затронутым в предлагаемом черновике отчёта, элементарно ушёл, коротко сказав, что тема закрытая. Единственное, в чём он постарался быть убедительным, это комментируя наличие подобных материалов у постороннего лица.

– Я надеюсь, вы никому это не показывали? – несколько озабоченно спросил он Виталия.

– Нет, я прямиком к вам.

– Вот и хорошо. Естественно, наши сотрудники не имеют права производить записи и вести какие-либо переговоры по теме вне своего рабочего места. Но иногда степень увлечения процессом у творческих людей зашкаливает, вы меня понимаете. Они думают над идеей дни и ночи напролёт и, конечно же, далеко не всегда соблюдают правила секретности. Я, как руководитель серьёзного учреждения, должен на это реагировать, но мне не хочется этим заниматься, потому что я понимаю, что интересные идеи могут прийти в голову где угодно и когда угодно, а степень их «утряски» – процесс непрерывный, не прекращающийся даже во сне. Поэтому у меня к вам просьба: не говорите никому о том, что Белевский работал дома, анализируя какие-то результаты, полученные в ходе научных экспериментов.