Но лето 1914-го уже приближалось и к суровому заполярному краю. Мир ждали небывалые потрясения. Не предполагая этого, ссыльный не оставляет своего плана морского «путешествия» в Европу. Он настойчиво штудирует иностранные языки и 20 мая пишет за границу Зиновьеву.
«Дорогой друг. Горячий привет вам и В. Фрею. Сообщаю еще раз, что письмо получил. Получили ли мои письма? Жду от вас книжек Кострова. Еще раз прошу прислать книжки Штрассера, Панекука и К.К. Очень прошу прислать какой-либо (общественный) английский журнал (старый, новый, все равно — для чтения, а то здесь нет ничего английского, и боюсь растерять без упражнения уже приобретенное по части английского языка). Присылку «Правды» почему-то прекратили, — нет ли у вас знакомых, через которых можно было бы добиться ее регулярного получения? А как Бауэр? Не отвечает? Не можете ли прислать адреса Трояновского и Бухарина? Привет Вашей супруге и Н. (Крупской. — К. Р.). Крепко жму руку. Где [Рольд]. Я теперь здоров».
В этот же период в маленьком стане произошло заурядное, однако привлекшее внимание исследователей событие, вызвавшее кривотолки. Когда Джугашвили и Свердлов были доставлены в Курейку, здесь отбывали ссылку несколько уголовников. И еще «примерно в 1913» году у одной из дочерей жительницы стана «родился ребенок, который умер. В1914 г. родился второй ребенок...».
В связи с тем, что беременная была несовершеннолетней, явившийся в стан весной пристав И.И. Кибиров «очистил Курейку от этих сожителей», но в 1956 году история с рождением двух внебрачных детей у молодой женщины из забытого богом поселка стала предметом разбора Хрущева и председателя КГБ Серова. Начиная «антикультовскую» кампанию, Хрущев намеревался использовать этот факт для нравственной дискредитации Сталина, приписав ему их отцовство.
Но даже у нагловатого Никиты, все-таки не понаслышке знакомого с технологией изготовления детей, видимо, хватило ума сообразить, что ни ребенок, умерший в 1913 г., ни родившийся в 1914 году никак не могли иметь отношения к политическому ссыльному. Впрочем, такая попытка «пристроить» к Сталину «детей лейтенанта Шмидта» была не единственной. Одно из таких «отцовств» любители пикантных историй связывают с его первой, сольвычегодской, ссылкой. Но, как и в изложенном случае, комичность ситуации в том, что в анкете некоего Кузакова, намекавшего позже, что он «сын» Сталина, «в графе
Джугашвили не смог реализовать своего плана побега, но о том, что он был реален, свидетельствует сообщение, промелькнувшее летом 1914 года в иностранных газетах. Из него следует, что один из ссыльных, находившихся в Курейке, когда туда прибыл Джугашвили, как раз этим летом бежал в Западную Европу на пароходе норвежской Сибирской компании «Ранга».
Возможно, в связи с выяснением обстоятельств этого побега, в начале июля по распоряжению енисейского губернского управления надзиратель за административными ссыльными в стане Курейка Сергей Хорев доставил «административно-ссыльных Иосифа Джугашвили и Ивана Космыля» в Монастырское. Здесь Джугашвили ждали новости — с 25 июня в Монастырском находился Сурен Спандарян, а 5 июля он получил бандероль с книгами из Петербурга.
Еще накануне вызова Джугашвили к туруханскому приставу «благополучную» Европу потрясло событие, отозвавшееся долгим эхом во всем цивилизованном мире. Утром 28 июня наследник австро-венгерского престола эрцгерцог Франц Фердинанд с женой и пышной свитой выехал в Сараево на легковых автомобилях. Здесь на набережной Аппель, протянувшейся вдоль реки с приятным названием Милячка, где кортеж ликующе приветствовали встречавшие, неожиданно раздался взрыв бомбы. Бомба, брошенная откуда-то из середины толпы, начиненная нарубленной свинцовой проволокой и ржавыми гвоздями, громко рванула за колесами заднего автомобиля; в домах посыпались стекла, закричали раненые. Фердинанд не пострадал. Бомбиста схватили, и кортеж двинулся дальше.
В узком переулке улицы Франца Иосифа студент Гаврила Принцип стрелял почти не целясь — эрцгерцога сразила третья пуля.
Однако не эти три негромких выстрела стали прологом нечеловеческой бойни. Примечательно, что еще до покушения в Сараеве, весной 1914 года, военный министр России Сухомлинов в интервью «Биржевым новостям» заявил: «Россия готова, но... готова ли Франция?»