Борьба и победы Иосифа Сталина

В комнате было тепло. Вторую зиму Иосиф встретил уже без растерянности. За обедом Сурен Спандарян рассказывал новости: о войне, о работе подпольных организаций, о связи с заграницей. «Особенно долго, — вспоминала В. Швейцер, — шел разговор о войне... Когда Сурен рассказывал подробности о суде над думской фракцией (социал-демократов) и о предательстве Каменева, Ста­лин ответил Сурену: «Этому человеку нельзя доверять — Каменев способен предать революцию»... Шел разговор о Серго Орджони­кидзе, который в это время находился в Шлиссельбургской крепо­сти, об Иннокентии Дубровском, утонувшем в Енисее, и о других товарищах».

Чтобы не утерять фактологическую взаимосвязь повествова­ния, поясним, что при встрече Сталина и Спандаряна в Курейке речь шла и о событиях, получивших импульс еще осенью 1914 года. 1 ноября в большевистской прессе был опубликован, написанный Лениным Манифест ЦК РСДРП «Война и российская социал-де­мократия», призывавший к превращению войны империалисти­ческой в войну гражданскую. В этом же месяце в Озерках близ Петрограда состоялась объединенная конференция, принявшая «пораженческое воззвание» к студентам; члены IV Государствен­ной думы, принявшие участие в конференции, были арестованы. Состоявшийся 10 февраля 1915 года судебный процесс за револю­ционную агитацию приговорил депутатов-большевиков к вы­сылке.

В Курейке гости не задержались. «Мы пробыли, — пишет Швейцер, — у Иосифа Виссарионовича двое суток и, забрав его с собой, вернулись в Монастырское... Ехали вверх по Енисею на со­бачьих нартах. Морозило. Казалось, морозом скован воздух. Трудно дышать. Недалеко над нами вспыхнуло северное сияние, озарив­шее нам путь... Мы ехали двое суток. Останавливались для того, что­бы погреться, дать отдохнуть собакам, покормить их».

В Монастырском Сталина ожидали две посылки. Одна пришла на адрес Спандаряна, другая — на имя пристава Кибирова; в письме от 27 февраля Сурен писал: «Сейчас Иосиф гостит у меня». После этой встречи с Суреном и Верой, ставшими для Иосифа са­мыми близкими людьми, возвращение в Курейку воспринималось еще более тягостно.

...В феврале немецкие войска начали наступление на Августов, Вержболово и Сувалки, стремясь взять в «мешок» части 10-й рус­ской армии. Дорогу Гинденбургу преградил корпус генерала Булга­кова. Хотя и выбитый без остатка, он позволил 10-й армии выйти из окружения.

Но вскоре события приобрели детективную окраску. На кры­ше дома Самуила Гольдштейна, тестя полковника Мясоедова, слу­жившего в армейской разведке 10-й армии, офицеры контрраз­редки нашли антенны, направленные на Германию. Затем было пе­рехвачено письмо полковнику от родственника его жены — Бориса Фрейдберга, в котором последний просил о встрече. Аре­стовать изменника контрразведке приказал работавший в цар­ской Ставке М.Д. Бонч-Бруевич, будущий генерал-лейтенант Со­ветской Армии. Мясоедов «был пойман на месте преступления», когда на одной из литовских мыз передавал пакет с секретными документами. Сразу же были задержаны другие его родственники и

сообщники по службе в Северо-Западном пароходстве. С квар­тиры полковника контрразведка вывезла «целых три телеги бу­маг».

На допросах Мясоедов все отрицал, а когда ему называли бога­тых еврейских родственников из Германии, связанных с фирмой его тестя, заявлял: «Можно ли верить жидовским россказням?» По приговору трибунала предателя повесили. Затем газеты сообщили, что и «соучастники казненных государственных преступников Мясоедова и Бориса Фрейдберга: Шлиома и Арон Зальцманы, Отто ригерт, Давид Френберг, Роберт Фальк, Матеуш Микулас пригово­рены судом к смертной казни через повешение».

Слухи о шпионаже в стране усилились, когда «грохнули» поро­ховые склады в Петербурге; 9 мая взлетел в воздух эшелон с бое­припасами в Гатчине, а третий мощный взрыв произошел на Ох­тинском заводе. Нащупав «больное место» в причинах военных не­удач, лидер правых Хвостов заявил с трибуны Госдумы: «Сами продались и нас продали!» Хвостов нацеливал удар на немецкие банки и промышленные концессии, находившиеся в подчинении у германского капитала — «Сименс и Шуккерт», «Сименс и Гальске», «Всеобщая компания электричества»...

И события не заставили себя ждать. В Москве начался немец­кий погром. На улицах рекой лилось вино, со звоном сыпались стекла и в витринах магазинов, принадлежавших евреям с немец­кими фамилиями. Были разгромлены 732 фирмы, убыток составил 52 миллиона рублей. На Красной площади «толпа бранила цар­ских особ, требуя пострижения императрицы в монахини, отрече­ния императора, передачи престола Великому князю Николаю Николаевичу, повешения Распутина... Эти известия вызвали ужас в Царском Селе». Войска применили оружие, и погром был прекра­щен.