Борьба вопросов. Идеология и психоистория. Русское и мировое измерения

В двойном мифе «хрущёвская оттепель – брежневская реставрация» «оттепель» изображалась как период противостояния, борьбы интеллигенции и власти (и той части «реакционеров от культуры и искусства», которая её поддерживала, – так сказать, «Новый мир» против «Октября», роман Дудинце-ва против романа Кочетова и т. д.). Эта борьба была представлена в качестве стержня, основного содержания хрущёвского периода, его главного социального конфликта. Власть этот миф в целом устраивал: второстепенный конфликт позволял скрыть реальный, опасно обнажающий социальную суть системы, её настоящие конфликты – конфликты между двумя тенденциями развития господствующих групп советского общества (подробно см. об этом в написанных мною в самом начале 1990-х гг. работах «Кратократия» и «Взлёт и падение перестройки»).

«Хрущёвский период» как переходный от сталинской, ранней, к брежневской, зрелой модели исторического коммунизма, т. е. по сути – интерлюдия, характеризовался несколькими линиями борьбы номенклатуры за превращение из слоя в себе в слой для себя. Первая – это борьба за гарантии физического существования во главе с Хрущёвым против почти всех других «сталинцев» в верхушке (1953–1956/1957 гг.). Вторая – борьба номенклатуры за социальные и экономические гарантии существования, за новый, более мягкий, но тем не менее порядок.

К концу 1950-х гг. выяснились две вещи. Первое: последний «сталинец» Хрущёв выступал категорическим противником фиксации социальных и экономических гарантий существования номенклатуры, роста ее вневластного индивидуального благосостояния. Второе: его стиль руководства, позднее негативно определённый номенклатурой как «волюнтаризм», не предполагал чётко установленного порядка, и это делало жизнь верхушки непредсказуемой. Единственный порядок, который верхушка знала, был сталинский, и это было единственное, что она могла формально противопоставить Хрущёву. В этом смысле «сталинизм» («культ личности»), с которым «боролся» Хрущёв в середине 1950-х (XX съезд), и тот, к которому он вернулся в начале 1960-х гг. (XXII съезд), – не совсем одно и то же. В одном случае Хрущёву противостояли «сталинцы», цеплявшиеся за прошлое, в другом – будущие брежневцы; их в сталинской модели интересовало только одно – упорядоченность как форма, в которую они вкладывали совсем другое содержание, чем Сталин и Хрущёв.

Не случайно после отстранения Хрущёва номенклатура первым делом убрала со своего «Олимпа» именно того, кто во многих отношениях действительно был сторонником и содержательных аспектов сталинской модели – «железного Шурика» Шелепина и его комсомольско-чекистскую команду. При этом весьма активно вслепую использовали либеральную совинтеллигенцию, её наиболее видных представителей. Так, в 1967 г. Ю.В. Андропов грамотно инспирировал «изготовление» (выражаясь языком его ведомства) письма Л.И. Брежневу совинтеллигенции о недопустимости возвращения сталинизма. Под письмом стояло более сотни подписей известных стране людей. Эта «бумага» стала одним из дополнительных средств в групповой «большой игре» наверху брежневцев против Шелепина и его команды. А ведь до сих пор распространено мнение о некой самостоятельной акции интеллигенции, которая если не остановила, то притормозила якобы возвращающийся сталинизм. Ну-ну, как сказал бы тов. Сталин.

Как только был устранён Хрущёв, а вслед за ним – критики «гнилой хрущёвщины» (Шелепин и Кº), не пользовавшиеся значительной поддержкой в партаппарате, борьба, объектом которой был «культ личности», сошла на нет, исчерпала себя. И не потому что победили сталинисты, наоборот – потому что победили «либералы». В смысле – расхитители, приватизаторы без приватизации, так сказать, протоприватизаторы. Короче – «дедушки» послекоммунистической приватизации.

Борьба «либеральной» и «консервативно-охранительной» тенденций в номенклатуре в «хрущёвский период» – сложное, нелинейное, неоднозначное и нетождественное самому себе явление. Оно было разным на разных этапах, в одних и тех же группах присутствовали и по-своему переплетались обе тенденции. У Хрущёва был более выражен акцент на либерализацию в идейно-художественной сфере, поскольку это непосредственно связано с задачами «развенчания культа личности», а отчасти – с его личными прихотями и «ндравом», чего тоже нельзя не учитывать. Будущих брежневцев интересовал практический, социально-экономический аспект распределения и потребления продукта сверх положенного по рангу и соответствующий этому новый порядок, в котором нет места волюнтаризму, но нет и идейно-художественному разбросу оттепельного типа, т. е. тоже волюнтаризму. И это полностью соответствует логике системы. Вспомним, чем сопровождалось решение о введении НЭПа на XI съезде РКП(б), т. е. об экономической либерализации? Запретом фракционности в самой партии (т. е. контроль внутри партии) и резким усилением контроля ЧК (затем ГПУ, т. е. всё той же партии) над населением – «матрёшечный контроль».