Борис Парамонов на радио "Свобода"- 2008

Много разных ролей играла Ванесса Редгрейв. Вот и сейчас вышел фильм по роману Иена Маккьюина «Искупление», в котором она появилась в самом конце, изображая героиню фильма в старости. Никакого грима на актрисе не было, и годы ее на экране были те же, что в жизни. Но Ванесса Редгрейв осталась — а вернее сказать стала — царственно красивой.

Source URL: http://www.svoboda.org/articleprintview/432298.html

* * *

[Русский европеец Андрей Платонов] - [Радио Свобода © 2013]

Андрей Платонович Платонов (1899—1951) — величайший русский писатель XX века, гений масштаба Толстого и Достоевского. Это как-то не укладывается во всеобщем сознании, потому что Платонов не получил мирового признания. Его, конечно, переводят на Западе, это имя знакомо всем интересующимся русской литературой, но оценка Платонова остается неадекватной, потому что он многое, если не все, теряет в переводах. Более или менее понимают Платонова только профессиональные слависты, читающие его в подлиннике. Иосиф Бродский в предисловии к американскому изданию «Котлована» говорил о духе утопии, заключенном в самом языке, и выводил парадоксальную формулу: горе тому народу, на чей язык можно перевести Платонова. Этот разговор продолжается по сегодня.

Совсем недавно, в декабре 2007-го, вышел в Соединенных Штатах сборник Платонова под названием «Душа и другие рассказы». В рецензии на эту книгу, помещенную газетой The New York Sun, Элиф Батуман (Elif Batuman. Romancing The Locomotive), обсуждая тему, поднятую Бродским, пишет, что правильный английский перевод Платонова возможен, если использовать нынешний язык коммерческих реклам, то есть утилизированный, приспособленный, строго говоря, к пропаганде, — вот так же, как русский язык был сделан языком коммунистической утопии, застывшим в мертвых формулах. Проблема в том, чтобы на этом языке делать литературу, то есть оживлять его, высказывать на нем общечеловеческие, вечные чувства и ситуации.

Можно привести один пример из Платонова для посильной иллюстрации этой темы — из повести «Епифанские шлюзы»: в письме инженера Перри к любимой женщине есть слова «комбинезон любви». Слово это, французского происхождения, действительно относит к предмету женской одежды (вспомним «комбинацию»), но на русском языке 1926 года — это прозодежда. По-английски это можно было бы перевести как «оверолл — overall — любви» — но надо еще найти какое-то соотнесение с женским бельем: вот работа для переводчика!

Каким бы мастером языка ни был писатель, одно это не делает его великим. У него должна быть великая тема. И такая тема есть у Платонова: гибель, несомая миру технической цивилизацией. Она разработана Платоновым, естественно, на советском материале — индустриальное строительство в СССР как предпосылка коммунизма. И, конечно, присутствуют здесь русско-советские обертоны. Но основной тон — общечеловеческий, выросший из проникновенного углубления в бездну человеческих душ и, если угодно, в загадку самого бытия, в тайну жизни и смерти, гроба тайны роковые. Платоновские герои хотят «пожить в смерти». В социальном масштабе этот психологический вывих реализуется как завороже́нность коммунистической утопией.

Парадокс в том, что Платонов, увидевший гибель бытия, пришедшую с машиной, был в то же время энтузиаст и профессиональный знаток техники — инженер-электрик, закончивший Воронежский политехнический институт. Но художник в нем был сильнее инженера. В одной автобиографической записи Платонов говорит, что паровоз воспринимался им в контексте слов Маркса о революции как локомотиве истории. Из технического предмета делается метафора, сильнее — символ. Но символизм техники открывает перспективу смерти, небытия.

«Большевики пустыни и весны» — так называлась книга одного советского поэта. У Платонова весны нет, одна пустыня. Большевики — это и есть пустыня.

Тут нужно вспомнить, что, окончив институт, Платонов работал по землеустройству в Воронежской области. Она обезвоживалась, а с другой стороны заболачивалась — теряла пригодность, производительную, растительную силу. За время трехлетней работы Платонов вырыл 1094 водоема и осушил 2400 гектаров болот. Осталось интересное свидетельство о тогдашнем Платонове — в книге Виктора Шкловского «Третья фабрика»: он встретился с Платоновым во время какого-то агитационного перелета — показывали мужикам современную технику. В записи Шкловского Платонов говорит: при современном сельском перенаселении, при дешевизне рабочей силы никакой двигатель не сравнится с деревенскими девками, не требующими амортизации.

Вот эта взаимозаменяемость техники и девок — главная, если угодно, тема Платонова. В жизни, на воронежских землеустроительных работах, девки заменяли технику, но в перспективе коммунистической утопии техника заменяла девок — уничтожала самую потребность в них. Техника как фетиш большевизма — это так называемое покорение природы, то есть уничтожение производящей бытийной силы — женщины. Коммунизм — это мизогиния, женоненавистничество.