Борис Парамонов на радио "Свобода"- 2008

И конечно, в этом разговоре о современном искусстве и обществе, в котором оно функционирует, нельзя не вспомнить, что Чиччолина была не только порнозвездой, но и членом итальянского парламента от какой-то лефтистской (левой) партии. На парламентских заседаниях она нередко в знак протеста обнажала грудь. И это ведь тоже современное искусство, и название ему есть — хепенинг.

Если подумать, то и всё нынешнее искусство — хепенинг. Его цель — не создание художественных ценностей, а то или иное заявление, демонстрация, декларация. И еще один важный элемент: артобъектом выступает не столько произведение, сколько сам художник. Не столько искусство, сколько имидж-мэйкинг (понятное сейчас в России слово). Или еще более понятное: Пи-Ар. Современный художник должен себя пиарить, — и недаром Джефф Кунс в самом начале своей карьеры нанял имидж-мэйкера. Но имидж-мэйкинг сегодня не ограничивается пиаром — нынешнее искусство в его декларациях и замыслах не понять без помощи профессионального искусствоведа: эти вот люди создают продвижение на эстетическом рынке. Именно рынке: одна работа Кунса была продана за 23 с половиной миллиона долларов. А пошедший по его стопам Херш тот и сто миллионов сделал на своем бриллиантовом черепе. Трезвые критики говорят, что современное искусство — китч для богачей.

Но тут дело даже и не в эстетике, а в элементарном капиталовложении: раз продукт имеет рыночную ценность, значит нужно в него вкладывать деньги. Один из скандалов на нынешней версальской выставке Кунса — обнаружившийся факт, что из семнадцати представленных работ шесть принадлежат Франсуа Пинолю, имеющему деловой интерес в аукционах Кристи.

Конечно, во Франции, стране, подчас и непомерно гордящейся своим культурным прошлым, раздались протесты против выставки Кунса в Версале. Один из протестов был от лица Национального союза французских писателей — объединения, как говорят газеты, правого. Там были слова, меня повеселившие: среди прочего выставка Кунса оскорбляет память Марии-Антуанетты. Вот тут и видишь всю двусмысленность того, что называется культурой: можно ведь не только гильотину вспомнить, но и события, приведшие к изобретению оной. Революции происходят всегда по вине власти. Это ведь королева-мученица сказала, что если у французских крестьян нет хлеба, пусть они едят тарталетки, и это она построила Трианон, прикинувшийся крестьянской хижиной. Все эти пасторали и обернулись кровавой революцией. И поневоле оправдываешь Кунса, одна из скульптур которого на Версальской выставке изображает ангелических младенцев, обнимающих украшенную ленточкой свинью.

Source URL: http://www.svoboda.org/articleprintview/467693.html

* * *

[ Борис Парамонов: «Стриптиз Штирлица»]

02.10.2008 04:00 Борис Парамонов

Людей, наблюдающих Россию, с некоторого времени занимает вопрос: возможно ли в ней восстановление цензуры – идеологической, культурной цензуры (политическая, на телевидении, давно уже существует)? Тенденция такая есть, и запрет тех или иных художественных произведений пока что обосновывался двумя мотивами: оскорбление религиозных чувств и порнография. Сейчас, похоже, появляется третий: оскорбление национального достоинства и отечественной истории. Именно этот мотив звучит во многих реакциях на фильм «Гитлер Капут».

Сделана попытка дать пародию на персонажей, включенных в пантеон советских героев. Поводом был сериал «Семнадцать мгновений весны» с его незабвенным Штирлицем, но задание – спародировать не только героя и даже не только сам жанр, но и сюжет, лежащий в основе, – войну. Война – любая война – трудно поддается осмыслению в комическом ключе. Это становится возможным в одном случае: если война ушла из живого горизонта воспоминаний людей, ее переживших. ВОВ окончилась 63 года назад, выросли поколения, войны не знавшие. То есть по всем параметрам сатира и пародия возможны. Ведь каков предмет этой сатиры и этой пародии? Не люди, в войне участвовавшие, и не сама война, а ее застывший идеологический образ, ее присутствие в нынешнем, как теперь говорят, дискурсе. Трудность в том, что в советской и вот уже двадцатилетней постсоветской истории нет ни одного события, которое могло бы стать предметом исторической гордости – кроме той давней войны. Мемуаристы чуть ли не единодушно вспоминают, что военные годы были лучшими в советской истории – потому что это была реальность, а не идеологический миф, в жертву которому приносилось живое содержание человеческой жизни.  Из такой истории нужно всеми силами выходить, противопоставлять ей позитивные альтернативы, жизненные достижения. Гальванизирование мифа о войне есть косвенный показатель того, что нынешняя российская жизнь всё еще не вышла на рубежи реальности, всё еще не свободна, скована прошлым и настоящим.