Борис Парамонов на радио "Свобода"- 2008

Человек отнюдь не мягкое, жаждущее любви создание, способное защищаться разве лишь тогда, когда на него нападут; надо считаться с тем, что среди его инстинктивных предрасположений имеется и огромная доля склонности к агрессии <…> Кроме Эроса, имеется и первичный позыв Смерти; взаимодействием и противодействием их обоих можно было бы объяснить феномен жизни. Не легко было, однако, выявить деятельность этого гипотетического первичного позыва Смерти. Проявления Эроса были достаточно бурными и бросающимися в глаза, что же касается первичного позыва смерти, то <…> больше дала идея о том, что часть первичного позыва обращается против внешнего мира и находит свое выражение в первичном позыве агрессии и разрушения. Таким образом, этот первичный позыв принуждается к служению Эросу, и живое существо, вместо того, чтобы уничтожить самое себя, уничтожает что-то чужое, как одушевленное, так и неодушевленное.

Танатос, инстинкт смерти, агрессии, разрушения, — это как бы Эрос с обратным знаком, негативное либидо. В актах агрессии и уничтожения человек так же, как и в эротическом влечении, выходит за свои рамки, преисполняется чувством собственного могущества и всевластия.

Работа Фрейда, которую мы сейчас цитируем, называется «Недовольство культурой»; первоначально значимо именно это положение — что культура, так облегчая и украшая жизнь человека и человечества, в то же время вызывает против себя негативные реакции. Понятно, почему, говорит Фрейд: культура, цивилизация построена на подавлении этих самых первичных позывов, то есть антисоциальных инстинктов отдельно взятого человека, и подавляется не только склонность к агрессии, но и само либидо, введенное в жесткие рамки, скажем, моногамной семьи. Но это и есть главная репрессия, испытываемая человеком: давление требований культуры. Культура репрессивна по своей природе, и значит человек, живущий в культуре, в цивилизованном обществе, необходимо, по определению, несчастен.

Естественно, что в такой ситуации неизбежны бунты — как индивидуального порядка, так и мотивированные, то есть как бы рационально, а на самом деле иллюзорно оправдываемые выступления против порядка культуры в целом — революции и войны. В рамках индивидуальной психологии агрессивный инстинкт разряжается в явлении садизма. Но для таких инстинктов культура создает также зоны проявления в самой себе: например, так называемый нарциссизм малых различий — скажем, ненависть сербов к хорватам, или антисемитизм, или, пишет Фрейд в начале 1920-х годов, нынешняя борьба с буржуазией в советской России. Интересно, задается он вопросом, как будут разряжаться агрессивные инстинкты большевиков после того, как они уничтожат всех буржуев?

Но есть у культуры и отводные пути для обезвреживания и социализации таких инстинктов. Существует явление сублимации — переключение инстинктуальной энергии на социально приемлемые, то есть культурно оправдываемые цели. И в новое время, в эпоху Просвещения самым заметным и культурно значимым каналом такой сублимации стала техника — научная технология, направившая агрессию человека на внешний мир природы, на ее покорение в целях служения человеку. Результаты, достигнутые в такой канализации первичных инстинктов, были настолько громадны, что научная технология все больше и больше стала отождествляться с самой культурой, с самой цивилизацией.

Вот тут-то, как мы теперь понимаем, и таилась главная ловушка. Человечество, создавая технику, не только отводила в приемлемо-цивилизационную форму свои разрушительные инстинкты, но и аккумулировало негативную энергию, столь ныне громадную, что она способна уничтожить сам мир, окружающий человека, природу, среду его обитания. Может уничтожить сразу, одномоментно, единовременно — в атомной войне — или постепенно, как происходит сейчас, в постоянной технологической экспансии, в добывании и сжигании вот этой самой нефти.

Так что актуальность нового фильма Андерсона — не в создании характера какого-то энигматического злодея Плэйнвью, а в эмоционально-впечатляющей демонстрации негативизма самой современной цивилизации.