Бородинское поле

Гудериан, питавший личную неприязнь к высокомерной штабной лисе Гальдеру и имевший большой некомплект в танках, не выдержал и, нарушая всякий этикет, бросил реплику:

- А позвольте вас спросить, сколько боевых машин насчитывают тринадцать танковых дивизий?

Гитлер метнул на своего любимца грозный предупреждающий взгляд, Гудериан виновато склонил голову, а Гальдер, даже не взглянув на него, продолжал:

- На штурм Москвы пойдут шестьсот самолетов и тысяча танков, поддерживаемые десятью тысячами орудий.

По вагону прокатился возбужденный шумок: всем стало ясно, как велик некомплект в танках.

Выступивший следом за Гальдером Бок попытался успокоить генералов, рассеять пессимизм сомневающихся.

- Генерал Гальдер, господа, нарисовал объективную картину, - сказал командующий группой армий "Центр", - и я не вижу никаких противоречий в его выступлении. Да, у нас есть значительный некомплект в танках, недоукомплектованы и пехотные дивизии. Все это вам хорошо известно. И тем не менее мы можем и должны наступать. Солдаты и офицеры полны решимости сделать последнее усилие, чтоб победить. Мы уже у цели. Надо учитывать состояние противника. Русские деморализованы. В настоящий момент обе стороны напрягают свои последние силы, и верх возьмет тот, кто проявит больше упорства. Противник тоже не имеет резервов в тылу и в этом отношении наверняка находится в еще более худшем положении, чем мы. Мы должны проявить максимум упорства и решимости, господа, и сделать этот трудный, но последний шаг.

Гитлер молчал. Он сидел неподвижно, глядя в конец салона, в одну точку, отсутствующим взглядом. Казалось, он не слушал, что говорит фельдмаршал. И лишь когда выступивший следом за Боком Клюге сказал, что в связи с наступившими морозами и снежными заносами армия наступать не может, по крайней мере, шансы на успех невелики, фюрер вдруг вздрогнул, точно проснулся. Клюге спокойно продолжал:

- Без достаточных резервов, которыми мы не располагаем в настоящее время, при усталости армии, учитывая трудные условия русской зимы, наступать, не имея твердой уверенности в успехе, - значит подвергать себя такому риску, который может привести к непоправимому.

- Что вы предлагаете, Клюге? - резко перебил его Гитлер.

- Я предлагаю перейти к обороне, перезимовать у стен Москвы, а весной будущего года закончить операцию "Тайфун".

Предложение Клюге не явилось неожиданностью, подобное настроение было известно и Браухичу, и Гитлеру, но вслух его до сего времени никто не решился высказать. Поэтому, когда Клюге внес предложение отложить наступление на Москву до весны, командующий группой армий "Юг" генерал-фельдмаршал Рундштедт одобрительно закивал головой, и жест этот был замечен Гитлером. Он уставился на Рундштедта оловянными глазами и с вызовом спросил:

- Вы что-то хотели сказать?..

- Да, мой фюрер, - поднялся Рундштедт, - я согласен с предложением командующего четвертой армией. И если это предложение будет принято, я просил бы часть войск группы "Центр" на время зимы передать группе "Юг", чтобы мы могли успешно развить наступление на ростовском направлении… - Он глядел прямо в лицо готовому в гневе взорваться Гитлеру и, чтобы предотвратить эту вспышку гнева, добавил: - Время подтвердило вашу правоту, мой фюрер, когда вы считали главной стратегической задачей не захват Москвы, а южное направление. Выход к Волге и Кавказу…

- Да, я был прав, - подхватился Гитлер и, перебивая Рундштедта, резким жестом руки приказал ему садиться. - Но теперь уже поздно. У кого еще есть предложения? Вы, Фромм, что-то хотели сказать?

Командующий резервной армией встал, багровый, слегка растерянный. У него было предложение, но слишком рискованное, и он никогда бы не решился его внести, если б сам фюрер не поднял его.

- Возможно, мое предложение будет неожиданным, я заранее прошу извинить меня, мой фюрер, - начал взволнованно Фромм. - Учитывая реальную возможность высадки англичан в Европе и чтоб избежать войны на два фронта, я считаю целесообразным обратиться к русским с предложением заключить мир.

- На каких условиях, Фромм? - с некоторой иронией бросил реплику Гитлер.

- Мы оставляем за собой прибалтийские области России, Белоруссию, Молдавию и Украину, - ответил Фромм.

Лицо фюрера исказила пренебрежительная гримаса, и он уставил остекленелый взгляд на главкома сухопутных войск.

- А что думает фельдмаршал Браухич?

Уже немолодой, страдающий одышкой фельдмаршал поднялся тяжело и неторопливо. Он знал, чего от него хочет фюрер, он чувствовал себя в какой-то мере виноватым: именно он убедил Гитлера, что главной стратегической целью осеннего наступления должны быть не Ленинград, не Украина и не Кавказ, как считал фюрер, а захват Москвы. Отказаться сейчас от этой цели для него означало бы подать в отставку. И он заговорил глухо, но категорично, с прежней самонадеянностью: