Бородинское поле

Последние слова повергли Полосухина в уныние. Он помрачнел, что-то отчужденное появилось в глазах. Говоров заметил резкую перемену в комдиве, спросил кратко, хотя и догадывался, в чем тут дело:

- Вы что, расстроены?

- Товарищ командующий, тридцать вторая дивизия второй месяц не выходит из боя, - с обидой в голосе начал Полосухин. - Вы знаете, как нам досталось…

- Знаю, Виктор Иванович, - перебил Говоров, - пятидесятая и восемьдесят вторая дивизии выделят основные силы для подвижного резерва армии. По четыреста штыков каждая. - И он протянул руку Макарову и Брусничкину.

Штаб артиллерийского полка располагался в небольшой деревеньке, в которой уцелело четыре избы, колхозная конюшня да две бани. В двух избах размещалось командование и штаб, а две другие определили под санчасть. Конюшню отдали тылам, а бани использовали по прямому назначению.

В тот же вечер Макаров, Брусничкин и Судоплатов впервые за два месяца напарились в хорошо натопленной бане. А потом в теплой избе решили вместе поужинать. Ужин готовила Саша, помогали ей Чумаев и Коля. После гибели Акулова Брусничкин по совету Глеба взял себе в ординарцы Чумаева, а Коля был выдвинут на должность ординарца командира полка. Глеб полюбил мальчонку и относился к нему, как к родному сыну. Вообще этот общительный ласковый паренек вскоре стал любимцем полка. Пожилые бойцы называли его сынком, командиры - Колей-Николаем.

На ужин раздобыли картошки, Саша пожарила ее со свиной тушенкой. Получилось отменное блюдо. Спирт разводили не водой, а крепким холодным чаем. Закусывали солеными огурцами и квашеной капустой. За столом сидели вчетвером: трое мужчин и Саша. Прежде всего сообщили Александре Васильевне, что ее благодарит командарм за маскировочные сетки, и поздравили ее: шутка ли, отмечена самим командующим эта неутомимая женщина, везде поспевающая.

Говорили о бане, о русской парилке с веником, о том, как она полезна для здоровья. Брусничкин с изумлением рассказывал Саше, как Макаров выскакивал из парилки за дверь, розовенький, разгоряченный, катался в снегу, а затем снова бежал на полок - в огненный ад, где нечем дышать, нещадно хлестал себя веником.

- Уму непостижимо! - говорил Леонид Викторович. - Я такое в первый раз в жизни вижу собственными глазами, чтоб разгоряченный - и в снег. Это же явное воспаление легких, самоубийство. Я, конечно, читал об этом лихом обычае. Но тут, представляете, Александра Васильевна, воочию увидал. Это же самоистязание.

- Да какое ж тут самоистязание? Одно удовольствие, - возражал Судоплатов. - Я, конечно, в снег не рискнул, но веник и крепкий пар почитаю. Это блаженство!

В разгар ужина в избу вошел высокий пехотный лейтенант, доложил, глядя на Макарова:

- Командир стрелкового взвода лейтенант Сухов прибыл в ваше распоряжение.

Макаров и Брусничкин обменялись довольными, веселыми взглядами, которые говорили: сверхоперативно комдив выполнил свое обещание.

- Только командир или взвод во главе с командиром? - спросил Макаров. - Насколько я помню, ваш взвод погиб на Бородинском поле.

- Прибыл во главе взвода, - кратко ответил Сухов, облизав по-девичьи пухлые губы.

- Взвод ваш полностью укомплектован личным составом? - спросил начальник штаба.

- Полностью, товарищ майор. - Сухов мельком взглянул на Судоплатова и опять перевел взгляд на Макарова.

- Хорошо, лейтенант, - сказал Макаров. - А теперь присаживайтесь с нами поужинать.

- Благодарю, товарищ подполковник, меня ждут бойцы, - ответил Сухов, скользнув далеко не равнодушным взглядом по аппетитно сервированному столу.

Саша быстро подала ему рюмку со спиртом, он, смущаясь, принял ее, не зная, однако, как поступать дальше. Тогда Глеб взял свой стакан и, поощрительно подмигнув Сухову, чокнулся с ним. Лейтенант посмотрел на Брусничкина и Судоплатова, стеснительно и невнятно обронил "будем здоровы" и выпил. Не садясь за стол, стоя, второпях закусил соленым огурцом и попросил разрешения выйти.

- Скромный парень, - решил Брусничкин, когда за Суховым закрылась дверь.

- Его взвод на Бородинском поле прикрывал наши танки, вкопанные в землю, - сообщил Макаров.

Керосиновая лампа, висящая над столом, тускло освещала большую квадратную комнату. Брусничкин сидел в "красном углу" под иконами. Большие глаза его возбужденно блестели в полутьме. Печать приятного возбуждения лежала и на свежем лице. Он ел с аппетитом, шумно, то и дело облизывал языком губы и в то же время ревниво, но с деланным, притворным равнодушием следил за взглядами и движениями Глеба и Саши.