Босфор. Россия и Турция в эпоху первой мировой войны

Присоединение к Антанте Греции и объявление войны младотурецкому режиму в июле — августе 1917 г. повлекло за собой распространение закона о депортациях на греческое население Малой Азии, несмотря на то, что Греция фактически воздерживалось от активных боевых действий против Турции. Террор и насилие ширились, как пламя пожара в деревянном доме. В домах греков расселялись беженцы из балканской Турции, треки бежали, погибали, затаивались… Мира и согласия такая тактика стамбульского руководства не принесла ни для азиатского, ни для территориально быстро уменьшавшегося европейского региона империи.

Стены "дома Османа” начали гореть тогда, когда младотурецкое руководство приняло самоубийственное решение вступить в войну. Каждый новый военно-политический акт этой трагедии подвигал народы империи к новым лишениям, страну — к развалу.

Лидеры младотурок, люди отнюдь не лишенные здравого смысла (по крайней мере, часть Комитета) понимали, что надо искать выход из назревающей катастрофы. Однако делалось это крайне непоследовательно, часто — неуклюже.

* * *

Дарданелльская (Галлиполийская) экспедиция англофранцузских войск, их бесславная эвакуация стимулировали среди прочих два обстоятельства, имевшие непосредственное значение для предмета нашего изложения. Во-первых, в Стамбуле окрепла уверенность в возможности нанести Антанте поражение или чувствительный удар путем укрепления балканского фронта в первою очередь за счет турецко-болгарского сближения и угрозы Греции и Румынии. Это обстоятельство отмечал, опираясь на донесения от балканских информаторов, еще руководитель российского МИД С.Д. Сазонов в своих “Воспоминаниях” (Париж. 1927).

Во-вторых, Проливы, формально будучи в зоне боевых действий лишь с апреля 1915 г., оказались в эпицентре дипломатического внимания Центральных держав и Антанты еще с ноября 1914 г. Турция и Германия после разрыва Порты с Россией продолжали совершенствовать и возводить укрепления в зоне Проливов, начатые еще в период Балканских войн. Укреплялись старые и возводились под руководством германских специалистов новые форты и батарейные позиции, причем на всем протяжении зоны — от входа в Босфор до выхода из Дарданелльского пролива. Поэтому нельзя сказать, что укреплялась преимущественно южная дарданелльская часть Проливов. По данным турецких авторов, основного удара, как считали тогда в Стамбуле, следовало ожидать со стороны Черного моря, через Босфор, со стороны России. Однако удар был нанесен со стороны Дарданелл и был отбит.

Младотурецкое правительство получило в османском обществе и за рубежом определенный кредит доверия после Галлиполийского сражения. Отто Лимана фон Сандерса, командовавшего турецкими силами в Галлиполи, отныне величали не иначе как “Гинденбург Востока”, а ветхий султан Мехмед Решад V, имевший весьма смутные представления о событиях за глухими стенами сераля, получил почетный титул великих султанов прошлого — “Гази” (“Победоносный”). “Отчего ужасно возгордился и дважды (!) проехался верхом по улицам Стамбула и сетовал, что народ не падает на колени”, — лукаво донес “наблюдатель”.

Однако за огромными потерями в четверть миллиона человек на Галлиполи последовали не приносившие реальных результатов, но крайне изнурительные для турецких войск операции в Иранском Азербайджане, на Кавказе, в Египте и в Месопотамии. К 1916 г., помимо потерь еще почти в полмиллиона боеспособных обученных солдат из первых военных призывов, все это означало крайне болезненный для младотурецкого руководства провал “священной войны” — джихада против стран Антанты. Турецкие войска не получали нигде сколько-нибудь значительной поддержки местного мусульманского населения, приток новобранцев из Европейской Турции уже иссяк.

Между тем германские советники настаивали на активизации военных действий, причем особенно настойчиво на балканском направлении, вблизи столицы и Проливов, едва избежавших англо-французской оккупации. Фракийская турецкая армия продолжала выполнять роль своеобразного заслона и от Болгарии, “совершенно ненадежного и скорее опасного, чем полезного”, по словам Энвер-паши, союзника, и от Греции, ждавшей своего часа, а, кроме того, от фантома нового антантовского десанта на Стамбул. Наконец, фракийские части считались последней надеждой триумвирата в крайне сложной внутриполитической борьбе, развернувшейся в Османской Турции в послегаллиполийский период.

“В народе нарастало чувство безнадежности и озлобленности”, — констатировал в своих записках Талаат-паша. И сторонники, и противники триумвирата сосредоточили свои усилия на поисках выхода из затяжной войны на четырех фронтах, не считая внутренних боев с собственными подданными.