Брак по любви

– Вовсе нет. В любом случае оно того стоит. – К черту этот дурацкий пункт страховки. Никто не засудит ее за то, что она толкала кресло-коляску. Нет никаких специальных правил, запрещающих вламываться в кладовую и красть печенье, хотя, скорее всего, это подпадает под какую-нибудь общую категорию нарушения профессиональной этики.

– А Гаррисону ничего не будет? Та медсестра на него очень рассердилась.

– Он просто помогал мне, я его попросила. Так что не волнуйтесь, я возьму вину на себя.

Миссис Антонова в очередной раз осталась голодной, потому что чайной тележки не было, а она хотела есть исключительно печенье. Не самый здоровый рацион, но, как отметила миссис Антонова, она сама в состоянии решать, что она будет есть, а что – нет. Работники «Котильона» не явились, потому что у компании возникли какие-то финансовые трудности, и сотрудники, никому из которых не полагался месячный оклад, не желали выходить на дежурства, за которые им, возможно, не заплатят. Гаррисону – единственному уборщику, состоявшему непосредственно в штате больницы, – приходилось работать за троих, но он остановился помочь Ясмин.

Она молотила в окно кладовой широким бариатрическим стулом на колесах. Дверь, разумеется, была заперта, и в минуту помутнения она схватила стул и шарахнула им по окну. Ее терпение лопнуло. В тот момент она искренне верила, что это система обезумела, а сама она действует разумно. Стекло, похоже, было непробиваемым. Из чистого отчаяния она ударяла по нему снова и снова.

Отделение погрузилось в жуткую тишину. Все столпились вокруг и сложа руки наблюдали – медсестры, медсестры-практикантки, санитары, подиатр, занимавшийся вросшими ногтями на ногах и грибковыми инфекциями, замещающий врач, новый старший ординатор. Те, кто не мог стоять, наблюдали со своих коек. Джули непременно бы вмешалась, но Джули поблизости не оказалось.

«Эй, док, вам помочь?» – Гаррисон протянул руки, и она, молча кивнув, отдала ему стул.

Гаррисон поставил стул на пол. Осмотрел окно. Ясмин решила, что он передумал ей помогать.

А потом он мощным ударом ботинка вышиб дверь в кладовую.

«Спасибо», – сказала Ясмин.

«Нужно что-нибудь еще?»

«Кресло-коляска. Ты не мог бы раздобыть?»

«Запросто», – ответил он.

Подошла Ниам.

«Что происходит?»

Ясмин ее проигнорировала, но Злата весело прощебетала, что Ясмин везет ее на улицу на глоток свежего воздуха и капельку скотча.

«Ясмин, существуют правила, – сказала Ниам. – Или к тебе они не относятся?»

Гаррисон, фальшиво напевая, поднял миссис Антонову в кресло-коляску. В его больших руках она казалась совсем крошкой, ее щиколотки, торчавшие из-под ночнушки, напоминали куриные косточки. Когда она улыбалась, на ее деснах виднелись размякшие крошки печенья, но глаза сияли ликованием и благодарностью, и, когда Гаррисон нагнулся, чтобы ее пристегнуть, она вытянула губы для поцелуя.

«Готово, княжна, – сказал Гаррисон. – Сюда. – Он подставил щеку, и она его поцеловала. – Вы меня осчастливили», – сказал он.

– Glenfiddich! – Злата восхищенно разглядывала коллекцию миниатюр в открытой сумке Ясмин. – Чудесно. Давай поднимем тост.

Ясмин замялась. Попечительский совет строго-настрого запрещал алкоголь. Ее могли обвинить в том, что она подвергает риску здоровье пациентки.

– Готова? – Злата пролепетала что-то по-русски и подняла пятнистую руку.

Ясмин чокнулась со старушкой. Если она откажет миссис Антоновой сейчас, то не из заботы об интересах пациентки, а из чистой трусости.

– Что это значит? – спросила она.

– Пусть у нас всегда будет повод для праздника! Любимый тост моей матери. Она всегда находила повод для праздника, даже если не было ни одного гостя, из еды не было ничего, кроме каши, а из питья – ничего, кроме самогона.

Ясмин глотнула из бутылочки и поморщилась. Миссис Антонова хмыкнула. Похоже, микстура из приключения, свежего воздуха и алкоголя ее изрядно взбодрила. Злате уже девяносто шесть, и ее сердце может остановиться в любую минуту – или продолжит биться, пока ей не исполнится сто лет, сто один…

Нет, сейчас она слабее, чем месяц назад. Впрочем, измерять ее силу хвата и подвижность бессмысленно. Злата почти перестала есть. Она отказывается взвешиваться. Она прямо сказала, что готова к смерти.

– В последнее время я постоянно вспоминаю мать. В мой тринадцатый день рождения она…

Миссис Антонова взялась рассказывать истории, которые Ясмин уже слышала. Баба, разумеется, увидит, что она украла его коллекцию виски, но знал бы он, как она ею распорядилась… Надо было сказать ему, что она бросает медицину. Просто чтобы посмотреть на выражение его лица. Разумеется, на самом деле никуда она не уйдет. Что еще она умеет? Не будь она врачом, она была бы… никем. Твой дед инвестировал в меня. Баба давал понять: Я инвестировал в тебя. «Ухудшение капитала», – сказал он. Что это значило? Может, он говорил про Ма? Или имел в виду меня? Уж не считает ли он меня обесценивающимся активом?

– А гордость – очень дорогой товар, – уже не впервые сказала Злата.