Брак с другими видами

Впрочем, поглядев за окно, она передумывает и мягко накрывает своей ладонью руку мужа, которую тот держит на колене. С самой свадьбы ей пришлось привыкать к тому, что молчание между ними лучше не затягивать, иначе все пойдет только хуже. И хотя сейчас муж на ее касание не реагирует, какое-то время она все-таки не отнимает ладонь.

Но внезапно в руке мужа — где-то совсем внутри — ее пальцы ощущают какое-то слабое копошение.

Это еще что?!

Рука ее невольно отдергивается. Чтобы скрыть испуг, Томоко указывает на латте в подстаканнике между сиденьями.

— Можно глотнуть?

— Сделай милость, — отзывается муж неприветливо, точно клерк на ресепшене в третьесортном отеле. Отхлебывая горячую жидкость, Томоко лихорадочно пытается понять, что же с нею только что произошло. Несомненно, внутри этой соломы что-то шевелится. А любые мысли о соломенных пальцах мужа вызывают назойливый зуд в голове… Или это просто вибрация автомобиля?

Как бы то ни было, этот автомобиль наконец привозит их обоих домой.

В гостиной муж тут же опускается на диван и медленно произносит:

— Как же ты меня… подставила.

Озадаченная, Томоко усаживается прямо на расстеленный перед диваном ковер. Что заставило его сменить «подвела» на «подставила» и есть ли между этими действиями какая-то разница?

Он все так же дико расстроен. Его тело выгибается вперед, а руки закрывают лицо, словно он борется с невыносимым отчаянием.

— Почему ты обращаешься с ним так грубо? — говорит он так, будто выпускает из себя сжатый воздух. — Не понимаю… Ему же еще и месяца нет!

— Это вышло случайно! — с мольбой в голосе повторяет Томоко. — Как и в прошлый раз, я же не понимала! И когда расстегивала ремень — откуда мне было знать, чего бояться?!

Он честно старается понять ее. По-прежнему закрывая лицо руками, повторяет «да-да-да», несколько раз кивает. Но в итоге выдавливает, словно умоляя о помощи небеса: Не по-ни-ма-ю…

 — и начинает раскачиваться всем телом взад-вперед, будто и правда верит, что это облегчит его страдания. Сначала легонько, а затем сильней и сильней. Наконец он медленно проводит пальцами по лицу, словно хочет разорвать его в клочья. И, поднявшись с дивана, исчезает в прихожей.

Входная дверь, однако, не хлопает. Выйдя за ним в прихожую, Томоко видит, что он подметает соломенным веником пол у входа — там же, где она подметала буквально позавчера.

— Что ты делаешь? — спрашивает она.

— Не знаю, — отвечает он.

— Пожалуйста, прекрати.

Она отбирает у него веник, усаживает обратно на диван.

— Я обязательно, обязательно буду осторожнее! Обещаю тебе, слышишь?

— Д-да, — говорит он пустым, безжизненным голосом. И снова начинает раскачиваться.

Терпеливо наблюдая за ним, Томоко чувствует себя на дне хлипкой лодочки, которую уносит волнами все дальше и дальше от берега без малейших шансов на возвращение.

— Я же не нарочно… — объясняет она в который раз так отчетливо, что у самой сводит зубы. — Пожалуйста, пойми, это важно!

— Да неужели? — только и бросает он.

И тут в самых недрах его соломы снова что-то закопошилось. На сей раз — уже несомненно. Все его тело начинает мелко-мелко трястись. Томоко с трудом сдерживается, чтобы не закричать от ужаса, но сам он, похоже, даже не замечает, что с ним происходит.

— Или, по-твоему, я порчу все специально? — продолжает Томоко через силу, делая вид, будто ей не заметно, что с ним происходит.

— Этого я не говорил…

Вот оно! Томоко в ужасе таращится на лицо мужа. Там, где должен быть его рот, солома начинает пузыриться — так, словно кто-то с силой выталкивает ее изнутри наружу.

— Этого я не говорил, но… Тебе ведь и правда плевать, если наша машина повреждена!

У Томоко перехватывает дыхание. Теперь каждый раз, когда муж говорит, между соломинками вокруг его рта — и чем дальше, тем отчетливей — проглядывает что-то еще. И оно — то, что внутри него, — уже переполняет его, соломенного, через край. Так что же это такое??

— Но ты ведь уже обещала быть осторожней, всего неделю назад.

— Тогда я обещала, что буду осторожней с дверьми! — уже выталкивает из себя Томоко слова в пустоту, отчаянно пытаясь найти между ними хоть какое-то соответствие. — Разве с тех пор я не стала суперосторожно открывать любые двери? А вот о том, что ремнями безопасности можно разбить окно, я еще ни разу в жизни не задумывалась!

— Тебе всё на свете разжевывать до последнего словечка?

Не успевает он произнести «всё до последнего словечка», как изо рта его что-то выпадает. Но чем бы это ни было, оно тут же затерялось то ли в длинном ворсе ковра, то ли бог знает где еще.

— Я стану осторожнее, правда… Я постараюсь! Изо всех сил!

Видимо, он слышит в ее голосе не самые искренние нотки, поскольку с недоверием уточняет: