Браслет с шармами

– Это очень впечатляюще и очень смело. Ты прямо Дейенерис. – Он вспоминает Мать Драконов из «Игры престолов», от которой без ума большая часть мальчиков.

– Повсюду ношусь с Дрого полуголая? – шутит она. – Забавно, просто Элоиза иногда тоже меня так называет.

– Ну, у вас обеих серебристые волосы, и вы обе маленькие…

Она легонько ударяет его по руке.

– Ой!

Он усмехается, потом становится серьезным.

– Слушай, серьезно, спасибо тебе за все, что сделала для мамы. Правда. Теперь мы друзья, хоть я и раздражаю тебя иногда? Ты мне вроде как сказала отвалить в том сообщении…

Она морщится.

– Извини за это. Мне было не слишком хорошо после выпускного. Не надо было так грубить. Меня просто взбесило, что ты точно знал, что я чувствую. – Она улыбается, приподнимая брови. – Никто не любит всезнаек.

– Туше, – улыбается Джейк в ответ.

– И еще меня бесило, что твои открытки были такими… холодными, – она повышает голос, потому что возбуждение в зале нарастает, пока толпа заполняет коридор, ведущий к дверям, а разогрев заканчивает играть.

Он смотрит на нее.

– Это не специально, просто я часто писал их в спешке, – он проводит рукой по черным волосам, – и нужно быть осторожным с тем, о чем говоришь в переписке. И по причинам безопасности, и потому что ребята разорвут тебя в клочья, если увидят что-то слишком сентиментальное. Извини.

– О, – бормочет она, отводя взгляд и играя с браслетом, прокручивая его на запястье. – Я об этом не подумала. Хотя с чего бы ты писал мне что-то сентиментальное. Мы просто друзья.

– Да, – соглашается он твердо, подтверждая это, – мы друзья.

– Круто, – слабо улыбается она, но на лбу появляется морщинка. Он задумывается о том, что она сказала чуть раньше.

– Ты правда думаешь, что я высокомерный?

– Я всегда говорила «нахальный».

– Хм-м. Ну просто помни, что есть разница между подростковым упрямством, под которым ты скрываешь свои комплексы, и тем нахальством, когда ты решил, что ты дар господний.

– Пф-ф! Из-за чего тебе комплексовать? Ты один из самых уверенных людей, которых я знаю. В смысле ты провел шесть месяцев в Африке, помогая копать колодцы и сажать деревья, правда? А твоя ежедневная работа – ответственная и стоящая.

– Может, я и уверенный сейчас, но это потому, что я нашел свое место в мире. Тогда было по-другому. – Он понимает, что прилавки с едой и напитками почти пусты, а толпа рассасывается. – Нам пора идти.

– Подожди. Я хотела спросить… Ты вроде был рад меня увидеть сегодня, но Оуэн сказал, что ты уже неделю как вернулся. Есть какая-то причина, по которой ты не зашел поздороваться?

– Последний раз мы разговаривали после вы… после ребенка, – тихо говорит он. – Ты злилась из-за того, что я поцеловал тебя, и сказала, что мы не друзья. И не отвечала на мои открытки. Поэтому я не был уверен, стоит ли заходить. – Выпрямившись, он качает головой. – Слушай, я налажал тогда на пляже. Мне правда жаль.

Она принимает извинения кивком.

– То есть ты не был уверен, какой прием тебя ждет?

– Что-то вроде того.

– Слушай, это было ужасное время, но я понимаю, что ты старался поступить правильно, когда пошел искать меня на Дердл-Дор. Я выместила на тебе свое разочарование. Не буду отрицать, момент был неподходящий, но я хочу про это забыть, если ты согласен. Жизнь слишком коротка, правда? Все, что у нас есть, – это время. – Ее лицо смягчается.

Фраза звучит знакомо. Из письма, которое он написал годы назад.

– Это… Ты?.. Это цитата из какой-то книги? – спрашивает он: его спина напрягается.

– Я, э-э… – Она закрывает глаза, снова открывает и делает глубокий вдох. – Да. Это из письма, что ты отправил Рэю. После того как он умер, – она вздрагивает, в глазах боль, – папа отдал мне коробку с твоими письмами.

– Они, может, и стали твоей собственностью, но это не дает тебе права их читать. Это личное. – Ощущение такое, словно в его голову вторглись; письма такие личные, полные его мыслей и страхов.

– Я знаю. Извини. – Она поднимает руки. – Я прочла только одно после похорон, правда. Папа был так расстроен из-за моего поведения и хотел, чтобы я поняла, как вы были близки и важны друг другу, – она кивает, – и что у тебя было такое же право его оплакивать. Я потом пошла к тебе, но ты уже уехал. Я могу отдать тебе письма, если хочешь.

– Да, пожалуйста. Мама может хранить их дома.

– Ладно. Прости. Я не хотела тебя обидеть.

– Не обидела. Не волнуйся. – Он потирает верхнюю губу, где болит шрам. – Начало уже скоро. Пойдем, – он пытается перекричать внезапную волну шума от сцены, – они вышли, пойдем.

Мощные, красивые и легко узнаваемые ноты вступления The Scientist[12] отдаются эхом в ближней арке; он хватает ее за руку и тянет к главной сцене. Просмотрев глазами толпу и пространство у сцены, куда они с друзьями купили билеты, он понимает, что надежды найти их – ноль, по крайней мере, точно не до перерыва в сете. Выставив Лейлу перед собой, чтобы присматривать за ней, он подталкивает ее вперед, пока они не находят среди людей крошечное местечко, где можно встать.