Брат, найди брата

— Прекрасный номер, нет-нет, вы не пожалеете! — кого-то невидимого мне уговаривал мой старичок из регистратуры. — Отдельный вход — как вам понравится, так себе и живите!.. Есть тут, правда, одна опасность, но я вам честно должен сказать: весьма приятная, да!.. Тут перед вами жил народный артист — может быть, даже встретили его, только что прошел по аллее с большим таким чемоданом из черной кожи. Так вот к нему табунами девчата бегали. Большой специалист по этой части… ба-а-ль-шой! А по закону курортной жизни, они, конечно, и к вам наведаются…

Этот, кого он уговаривал, негромко спросил:

— Вот так, да?

Может, мне это послышалось, но голос у него легонько дрогнул.

И я своею кепкой зажал рот, потихоньку, бочком, спустился по ступенькам, шагнул на дорожку и — вперед! К большому своему чемодану из черной кожи.

Сел на краешек, взялся за живот, и тут меня прорвало: смеялся, веришь, до того, что слезы из глаз!

Как он меня, выходит, кинул?.. Этот старичок. А?!

Где-то, знаешь, внутри у меня, правда, потихоньку понывало: за что ж ты со мною так, отец? Разве бы я и без того, а просто, как говорится, за компанию, не угощал бы тебя коньячком каждый вечер?

Сибиряк.

Монтажник.

Голубая, выходит, кровь тяжелой нашей индустрии. Ох и тяжелой!

Но большой обиды на него я, ты понимаешь, не чувствовал, а словно бы даже восхищение какое испытывал и даже как будто радость оттого, что лапшу свою он так мастерски по ушам моим развесил… Люблю, слушай, мастеров — чем бы они, выходит, ни занимались!

Поднялся я тут быстренько с чемодана, забежал в шикарный буфет в главном корпусе, втридорога отдал за бутылку коньяка, пошел с нею в регистратуру.

Старичка моего там не было.

Времени до поезда оставалось у меня всего ничего, даже если такси взять, уже опаздывал, и я не стал ждать, поставил бутылку на стол, за которым старичок мой в регистратуре сидел. Скажите, говорю, что это от Володи. От народного артиста. От сибирского друга. С искренней благодарностью за науку. И за пищу, говорю, для размышлений. О прекрасной половине человечества, о которой, замордованные своей работой, мы не так уж часто и размышляем.

Подхватил чемодан и — такси искать!..

Так вижу

— Спрашиваешь, что это за картина? Ну, а ты сперва сам повнимательней… Узнаешь? Ясно, конверторный! Это он такой был в те, скажу я тебе, самые горячие денечки. То есть и потом было не легче, всякого пришлось повидать. Но тогда уже стало ясно: если поднатужимся — вырвем. Это и к бабке не ходи — вырвем. А в то время такой ясности не было, видишь, на картинке тут еще и торец не закрыт, и часть крыши — это чтобы кран, который загнали на отметку «семьдесят», мог бы стрелою свободно маневрировать.

Ну, сам знаешь, что такое пуск. Это когда на плечах у тебя топчутся, на уши тебе наступают, а ты кричишь: эй, там, наверху, поосторожней, а то у этого, на котором я сам держусь, коленки похрустывают… Так и в тот раз: один на одном! И у нас как раз полоса такая пошла, самая сварка, а тут погодка, ей-богу, как назло. Рассказывали, какая у нас была прошлая осень? То снег с дождем, а то дождь со снегом… Стоим целыми днями! И пожаловаться, понимаешь, некому и не на кого, понимаешь, накричать: нету виноватых! Нельзя по такой погоде варить — и точка. Как ни бейся, одно расстройство. Бросишь все, пойдешь по своим: может, думаешь, кто из ребят в затишке, так хоть он варит?.. С проверкой-то вроде неудобно, у меня другая система, так я будто прикурить. Спички, мол, свои в тепляке оставил. Один тебе даст коробку, ты ее по нервному делу к себе в карман, другой даст — и эту туда же… Бывало, к обеду полный карман чужих спичек. Они потом самому младшему поручение: пойди забери у Михалыча, раздай ребятам, а то вся бригада без огонька…

А я злюсь! Ну, ты-то меня хорошо знаешь: гулять так гулять, а работать так работать. А какая это работа, если на один сантиметр шва километр выражений, за которые где в другом месте не то что пятнадцать суток, а год усиленного схлопотал бы…

Тут я его однажды и увидел. Художника.

Через дорогу от конверторного среди железячек пристроился, хозяйство свое — треногу да краски — большим таким зонтиком прикрыл, и ты ему — хоть камни с неба. Пятится из-под зонтика, пятится, бородку свою задерет, наверх глянет — и опять под зонтик. Уже прямым ходом. Ткнет кисточкой в холст, головой к плечу поведет, и опять — задний. Так себе туда-сюда и курсирует. Хотел было я к нему подойти посмотреть, что у него там такое выходит, а потом раздумал: чего мешать, ведь не прохлаждается человек — работает!

А день опять со слезой, работа не идет, что ты тут будешь делать!

К нам на ту пору уже подвалило командированных — из Челябинска ребята, из Орска. А это общая привычка — хоть они к нам, хоть мы к ним: первым делом где-либо на колонне нарисовал мелком солнышко, под ним — самолет, а внизу — календарик. Как смена долой, так на числе крестик. Вроде того что одним днем к дому поближе…