Как-то однажды вернулся я домой довольно поздно — тот самый случай был, когда мы до срока провернули одно дельце, скажу тебе, почти безнадежное, и я поехал Елизарова обрадовать: мол, вырвали!
Случилось это в конце квартала, в то самое время, когда всю нашу семью, хочешь не хочешь, лихорадит. Надя моя, говорил тебе, экономист, да теперь еще и большой начальник — в масштабах, разумеется, треста, — и вот, как водится, коли мы за квартал, за полгода, за год чего-то не сделали, то они там потом ночами сидят, эти бедные показатели за уши до плана дотягивают… И в тот раз.
И вот заявляюсь я, значит, домой уже после полуночи, первым делом, чтобы не стучать, снимаю кирзачи, а потом захожу на кухню воды выпить и вижу, брат, такую картину: лежит на столе обрывок коричневой этой плотной бумаги, в какую в магазине продукты заворачивают, а на нем половинка копченой скумбрии и тут же остатки от другой — кожица с плавниками и хвост на позвонке. Рядом недоеденный кусок черняшки лежит и ножик.
Такси был, выходит, натюрморт.
Те, кто меня мало знают, подумать могут, что на мне в любой момент можно выспаться — такой я спокойный. А я бываю знаешь какой взрывной?.. Из-за какой-нибудь вроде чепухи как перехватит горло — не найдешь, куда, брат, себя и деть.
Вот тут я тоже и взорвался.
Кто она для меня должна быть — законная моя жена, любимая моя женщина?..
Воздушное создание.
Неземное существо.
А это неземное существо на клочке замасленной бумажки режет нечищеную рыбу и уплетает ее стоя. Как последний, извини ты меня, алкаш.
Затрясло меня, шагнул к раковине, открыл тумбочку эту, где ведро с мусором, схватил оттуда горсть всякой дряни и сыпанул на бумажку рядом. Увидит утром — поди, поймет, что я этим самым хотел выразить…
Лег спать, да только мне никак не спалось, все не мог успокоиться. «Но ведь прав же я! — думал. — Но ведь прав?!»
И в самом деле, разве чего-то невозможного хотел я от своей Нади? Ведь не о красивой жизни речь-то идет. Просто — о человеческой. Неужели у нас так никогда и не будет на нее времени?!
Да только сама ли Надя в том виновата?.. Пришла поздно. Дети уже, как могли, поели сами, а готовить себе одной не хотелось, да и устала наверняка — вот и решила перехватить, заморить червяка, и ладно…
В общем, не вытерпел я, поднялся, пошел на кухню, выбросил свое художество в плохое ведро — вместе с рыбой. Вытер со стола. Помыл руки.
Хватило ума.
И утром ей ничего не сказал, до сих пор не знает, как сильно мог я ее однажды обидеть, да вот на самом краешке удержался.
Но как-то в другой раз…
Заскочил домой злой как черт.
Бригада моя в те дни получала новый объект, работы навалом, а вот, как часто бывает, с первого дня у нас не заладилось — то шланги бульдозером порвали, то вдруг случилось замыкание, и будка наша чуть не сгорела, то украли сразу четыре баллона с кислородом… Такая полоса пойдет — тут уж надо ухо востро держать, как говорится.
Днем Проничкин за меня командовал, а я выходил во вторую смену, а бывало, прихватывал и третью. Между второй и третьей я тогда и заехал домой перекусить, но главное не это, перебиться мог бы и так, или ребята бы салом угостили, не дали пропасть — не в первый раз.
Но в тот день у нас получка была, а завтра раненько Надя моя собиралась на попутной машине поехать в Кемерово, могли разминуться, вот я и притаранил ей гроши, чтобы могла там пройтись по магазинам, кое-что купить ребятишкам.
Отдал ей теперь получку, умылся, за стол сел, она хлопочет, веселая — хоть маленькая, а командировка, все какая-никакая перемена в нашей скучной зимою жизни…
Но это я уже потом сообразил, что настроение у Нади было приподнятое, а в тот момент не заметил, другое в глаза, дураку такому, бросилось: что ем, понимаешь, всухомятку.
«Надя, — говорю, — а чего капустки не дашь?.. С маслицем бы постным. И лучку». А она: «Да у нас ее, по-моему, нет, капустки». — «Как это нет?» — «Да так. Хотела купить, а потом забегалась».
Тут надо сказать, что я уже давно вел с ней тихую такую войну: за овощи, значит, на столе. Ну в самом деле: что-нибудь там особенное, за чем надо в очереди долго стоять или дома потом долго готовить, — это штука понятная, это ладно. А по мне, так была бы на столе картошка «в мундирах», от которой парок бы еще шел, да стояла бы тарелка с политою постным маслом капусткой да с порезанным в нее лучком, да сюда бы пару соленых огурчиков!.. Тогда и совсем праздник. Ну, вот такой я — что ты со мною будешь делать. На этом и сам вырос, и детей своих уже успел к этому приохотить.
Тем более что не где-нибудь живем, а в Сибири.
Слышал же ты, поди, эту байку, как россиянин у шорца спрашивает: «А фрукты в Сибири есть?» «Колба́, однако, а как же», — удивляется шорец. «А ягоды?» А шорец: «И ягода есть, тоже, однако, колба!» — «Ну а хоть — овощи?» — «Какой ты, однако, бестолковый, я же тебе сказал: колба?»
И фрукт, и овощ, и ягода — колба! Черемша, значит.