Брат, найди брата

— Дает! — хохотнул председатель. — В основном — одни неприятности. Этим летом яблок было, как грязи, а план у нас всего триста тонн. Отстрелялись за пару деньков, предложили было сдать еще столько же, а нам: «Нет братцы, хорош! И так завод не успевает, тем более что яблоки у вас больно крупные, в давилку не входят. Скажите спасибо, что эти у вас приняли…» Ну и что делать? Мы и туда, и сюда, как говорится, а кому оно?.. Наше дело солдатское. Сказали, главное направление — рисоводство, ты — руку под козырек и — кру-гом!.. Сперва я шефам в город позвонил, пару разков они приехали, набрали, сколько душенька пожелала, потом шепнули своим людям, чтобы потихоньку яблоки рвали, да тут сразу нашлись мудрецы, комбайны на полосе побросали и — на ростовский базар, а кто с шоферами договорился да на рефрижераторе — в Мурманск!.. Мне, конечно, выговорешник. А яблок, сколько уже ни брали — ветки не то что гнутся, а ломятся! — и посмотрел на хозяйку дома, руку протянул. — Может, у тебя в кладовке остались?.. Покажи, какие были!

Он вздохнул и стал закуривать, ладонью отогнал от себя дымок, но этот его жест был такой, словно он на что-то махнул рукою.

Из-за приоткрытой двери на веранду донеслось, как вылили в таз ведро воды, как шумно сыпанули в нее яблоки, и под торопливыми пальцами хозяйки они заскрипели молодо и упруго.

Тяжелые и тугие, словно исходившие изнутри зеленовато-желтым свечением, в дробных каплях на красных крутых боках, лежали они потом посреди стола на большом эмалированном блюде, и, глядя на них, нельзя было не подумать об удивительной щедрости земли, так благодарно ответившей на мудрый выбор Природы, в клокочущем огнем бескрайнем мироздании предназначившей ей стать колыбелью живого, а может быть, и началом всего разумного…

— Так мы потом с ними что? — посмотрел председатель на погрустневшего моего тестя. — Принимаем решение пустить в сад молочное стадо… Неделю, а то и две коров туда как на выпас гоняли. Они и с веток снизу пообхватали, и, хочешь не хочешь, все деревья маленько пообтрясли — какая за ветку дернет, когда яблочко в рот возьмет, а какая боком потрется…

— Молоко тогда яблоками пахло, — вставила хозяйка. — Такое вкусное! Правда.

— А напоследок загнали мы в сад свиней, — досказывал молодой председатель. — Чтобы они, значит, все, что еще осталось, подчистили…

Сидел я вместе со всеми за изобильным этим, который ломился от деревенских яств, столом, слушал разговор, смотрел и смотрел на горку яблок посредине, но мне, как это случается, казалось, что все происходящее нереально и что на самом-то деле я не здесь, а в дальнем своем сибирском поселке: который уже час вместе с другими томлюсь в длиннющей очереди за твердым, как дерево, венгерским «джонатаном».

Вспомнил ли я в тот раз в Бриньковской об этой не покладающей рук старушке с дорогого и самодовольного армавирского базара?.. Скорее всего, нет, тогда во мне еще не проклюнулось это чувство; чтобы такое случилось, я еще должен был и не раз и не два увидеть переломанные плугом, брызнувшие на черный пласт перезрелым семенем запаханные помидоры; вслед за колхозным агрономом из родной моей станицы Отрадной, школьным своим дружком, должен был пройти через громадное поле замерзающей под ранним снегом свеклы…

Залубеневшими пальцами агроном разгребал мерзлую ботву, тыкал ногтем в верхушку корня: «Представляешь, она еще живая… Ведь председатель, говорил же ему по-человечески: «Дайте нам сперва свеклу выкопать, а кукуруза обождет, никуда не денется». Помнишь, пацанами, бывало, в какие холода кукурузу жать на «ударники» ходили? Она любой мороз перестоит! А он нам: нет, и больше никаких. С меня за нее, говорит, голову будут снимать, если что, а уж если без вашей свеклы останемся — как-нибудь перебьемся!.. Заставил сжать первым делом кукурузу, а теперь свекла на глазах домерзает, а я уже ничего не могу, снег. Нет, ты представляешь, она еще живая?!»

Случилось, выкормившую нас в тяжелое время войны кукурузу скоро разжаловали, и королевою стали называть уже свеклу, которая должна была нашу жизнь сделать слаще, и это ради нее потом, ради сахарной свеклы, жертвовали, бывало, картошкой, удивительно вкусной в предгорных наших местах. Недаром еще с давних пор и доныне приезжают в Предгорье хоть с солью, а хоть с арбузами: менять мажару на мажару, бричку на бричку, прицеп на прицеп.

А после на Кубани стал потихоньку силу набирать восточный принц — рис. И чтобы не зависела Россия от капризов заграничных соседей, кубанцы пообещали довести его урожай до миллиона тонн в год.