Братья

— Она взяла перстень на глазах Товия и должна исчезнуть. По крайней мере, на время. Пока все забудется. Я сказал ей, и она поняла. Карина не перенесет ее смерти…

…Четыре года прошло, а разговор будто застыл у меня в ушах.

— Как ваша служанка? — Спросил я Карину. — Она жива?

— Представьте, она исчезла, а теперь нашлась. Я так рада. А теперь вы. Ведь вы так неожиданно покинули нас. Раймунд не находил себе места.

— Да, я… Составилась компания на лечебные грязи. Казалось, на день. Потом я заболел, жена умерла. Сейчас, вот, живу в монастыре… Ну, в общем…

— Только и всего?

— А что еще?

— Пусть так.

Она не стала больше расспрашивать, и я был рад. Тяжело кривить душой перед искренним человеком.

— Раймунд будет счастлив, узнать, что вы живы. Жаль, что вам пора возвращаться.

— Скажите, вам продолжают сниться сны?

— Сейчас редко. И с меньшей определенностью. Теперь, когда я не так боюсь за сына.

— И что из этого?

— Просто я стала спокойнее. Не нужно угадывать. Мы выбрали дорогу, прошли по ней. Повернуть не получится. Сожаления бесполезны. Мы не можем остановиться, можно только обернуться на ходу и бросить взгляд…

— И что мы там видим?

— Что удалось, что нет. Что сложилось, а что могло решиться иначе. Но не следует часто оглядываться, чтобы не оступиться. Мы должны идти дальше. — Она помолчала. Крепче сжала мою руку. — Вы ведь еще вернетесь, дорогой Артенак? И Раймунд будет дома. Мы соберемся все вместе… Будет замечательно…

— Я постараюсь. — Сказал я. — Я постараюсь.

Настоятель, давший мне прибежище, просил передать привет своему старому знакомому — отцу Викентию. Это было кстати, я хотел спросить о Франсуа. Но прежде я поделился с ним плодами собственных размышлений. Я долго не находил слушателей, потому говорил с излишней горячностью.

— Мы смертны по природе, такими нас создал Бог, и Адам не исключение, даже если бы он не согрешил. Каждый отвечает сам за себя, и, сделав выбор, может избежать греха. Христос служит примером, а сила в нас самих. И выбор за нами.

Отец Викентий был возмущен. — Это ваше пагубное увлечение Пелагиевой ересью. Нет и никогда. Собственными силами человек не может добиться спасения. Помните Матфея: Человекам невозможно, Богу все возможно. Мы дети Адамова греха. И живем с этим. Вы скажете, что пустыня наделила вас зрением. Но говорю, ваше заблуждение только окрепло. Как, сквозь мрак, отыщете свою дорогу?

— Тогда что вы скажете о Франсуа? Он верил, что нашел путь. Какой? Служить и угождать? Кому?

— Не дано знать. Пути Господа неисповедимы.

— Но он заблуждался?

— Пусть так, ему простится.

— Выбрал по произволу, теперь отрекся. В чем промысел?

— Такого, как вы, любой ответ лишь укрепит в заблуждении.

— Но все же, что с Франсуа?

— Он ушел. И вот, еще. — Отец Викентий оттянул воротник и вытащил из-под сутаны крест. — Сказал мне, что возвращает.

— Это ваш? — Я взял крест в руку. Металл хранил человеческое тепло и был неожиданно тяжел.

Отец Викентий пожал плечами. — Свой я отдал ему. — Он помолчал. — Странный он, этот Франсуа. Возможно, он пришел в мир слишком рано. Но ведь времени нет, прошлое и будущее живет в нас вместе с памятью и надеждой. Такие, как он, есть всегда, были и будут. Возможно, они даны для примера…

— Своеволия, не так ли?..

— Не будем отравлять расставание спором. — Сказал отец Викентий. — Каждый видит по-своему. Хочу предупредить, на своем пути вы непременно встретите Дьявола. Будь вы в городе, я объявил бы вас еретиком. Наказания здесь не столь строги, как в Риме, потому думается легче. Но соблазны сильнее. Такова плата. Это на случай, если вздумаете вернуться. Не знаю, как вас терпят там, в монастыре.

Стали прощаться, пожали друг другу руки, потом замешкались на мгновение и обнялись…

Не иначе, как под влиянием этой беседы, я сознательно поддался искушению. На пути через площадь я выпил кружку вина. Давние пристрастия сохраняют свою прелесть, если не следовать им сверх разумной меры. Последние деньги я заплатил за представление, тут же на площади выступали заезжие артисты. Я прошел в палатку, уселся на скамейку. Зрителей было немного, выступление шло вяло. Незаметно я задремал. Проснулся от звука колокольчика над ухом. И детский голосок пропел из-под маски.

Динь-дон, дилин дон,Кто-то в путь теперь собрался,С прежней жизнью рассчитался,И теперь свободен он…Дилин-дон, дин-дон…