Братья Ждер

— Но князь Штефан, — продолжал в своем письме пан Роман Границкий, — ответил подобающим образом. Грабительский набег ногайцев — это не ратное дело. Никто не причинял татарам ущерба в их степях. Какой мерой человеческий суд воздаст им за пожары, убийства и угон в рабство? Да и какой суд может решать такие дела? Если господь дозволяет, чтобы нечестивцы были наказаны еще на этом свете, то возмездие должно быть под стать преступлениям. Всевышний ниспослал победу своему молдавскому воину, — значит, он вложил в его десницу карающий меч. За свои злодейства ордынцы понесут беспощадную кару, дабы стоны страдальцев утихли и жители Польши и Молдовы упивались бы сладостью мести.

— Вернуть Эмина Сиди Мамака, — продолжал вроцлавский писарь, — было бы просто безнравственно. Покориться гневу владыки-дикаря значило бы позволить ему в скором времени снова грабить и жечь страну. Итак, суд князя Штефана имел и политическое значение — хотя бы на время он отдалял сроки следующего набега. Оттого-то мы благословляем разумный ответ князя. Девяносто девять послов посадили на кол; Эмин Сиди Мамак был разорван конями на части. Сотый посол с отрезанным носом и ушами отправился поведать о случившемся своему повелителю.

Мамак был потрясен, и в ту же ночь повернул свои орды к Днепру. Вот лучшее доказательство, что воевода рассудил верно и поступил правильно, оттого-то удостоился он и нашего благословения. А в это время король Казимир возлежит на мягком ложе, велит подавать ему в постель лакомые яства, запивает их любимым своим рейнским вином. Насытившись, поворачивается на другой бок, вздыхает, радуясь обретенному покою, натягивает на голову одеяло и спит до часу дня.

Между тем как конюший Симион и его младший брат следовали в свите господаря по местам, подвергшимся опустошению, татарин Георге Ботезату спешил на север к ляшскому рубежу — добыть вести о жителях ионэшенской усадьбы. Так распорядился Симион Ждер в надежде, что взгляд Ионуца посветлеет. Юноша следовал повсюду за братом, плохо ел и был вялым, точно хворый жеребенок. Симион коснулся его лба — лоб был горячий, повернул брата лицом к себе и увидел потухший взгляд. Решив, что Ионуц занемог не на шутку, он похлопал его по плечу и уже собрался было пустить ему кровь, по обычаю тимишских рудометов, однако, поразмыслив, решил послать Ботезату в Ионэшень.

В третий день сентября месяца состоялось освящение новой Путненской обители, воздвигнутой князем Штефаном-водэ во славу святой богоматери. Шестьдесят четыре священнослужителя — епископы, иереи и монахи — воздали хвалу всевышнему на этом великолепном празднестве. Весь молдавский двор, войско и собравшаяся толпа народа, стоя на коленях, слушали богослужение. Преосвященный Иосиф, нямецкий настоятель, стал игуменом Путненской обители. Преосвященный Силван поклонился князю и отправился верхом принять под свою руку Нямецкий монастырь. Среди иноков, провожавших Иосифа на освящение Путны, был и иеромонах Никодим. Теперь он последовал за своим новым владыкой. В свите настоятеля ехал и конюший Симион со своим братом.

В пятый день сентября отец Никодим со своими братьями еще только проезжали Сучаву, а седьмого, поднявшись на гору Рышку, опустился по противоположному склону к Нямецкому монастырю.

Они ехали той же дорогой, по которой двигался минувшей весной княжеский поезд. Ионуц Черный печально оглядывал места, некогда столь пышно украшенные цветами, благовест казался ему погребальным звоном.

Собор вышел с зажженными свечами к реке Немцишор навстречу владыке Силвану. Отец Никодим повел своих гостей по опушке еловой рощи у Покрова в свою келью. Брат Герасим заметил их издали и открыл ворота.

— Благослови, святой отец, — крикнул он, радостно осклабясь.

— Благослови тебя господь, брат Герасим, — ответил иеромонах. — А если поторопишься и принесешь два ведра колодезной воды и поставишь стулья в тень на крыльцо, так ты, пожалуй, удостоишься вечного блаженства.

Уповая на обещанную награду, седой, сухощавый брат Герасим побежал исполнять поручение. Он думал про себя, что, как показывают на своих иконах афонские иноки-богомазы, многих духовных владык и бояр понесет в пасти своей дракон по ступенькам ада и вбросит их в геенну огненную. А вот он, удостоившись благословения своего старца, обретет блаженство в небесных чертогах.

Он отнес деревянное корыто под большое ореховое дерево, затем принес миску просяных отрубей и мыло. Путники отряхнули с себя пыль и освежили лица. Ионуц возился с конями.

— Пожалуй к столу, господин, — пригласил его брат Герасим.

Ионуц покачал головой.

— Мне ничего не нужно.

— Нет уж иди! Так повелел отец Никодим: умыть тебя и почистить, а уж затем послушаешь его молитву.

Младший Ждер горестно вздохнул.

— Гляди-ка, до чего ты исхудал, да печальный какой! — удивился брат Герасим. — С чего бы это? Саблей али стрелой уязвлен?

— Стрелой.