Бремя имени

Но давайте вернемся к Пинхасу. Мне всегда хотелось спросить у наших местных красоток с тонким вкусом: «А признайтесь-ка, милые, как вам наш Пинхас? Не кажется ли он вам ловцом девичьих сердечек?» Впрочем, я уже наперед знаю, как весь наш женский коллектив в едином порыве закричит: «Нет! Нет! Нет! Товарищ Пинхас самый лучший, верный друг!»

Полянка пестрела, земля источала тепло, Фанечка задумчиво покачивалась в гамаке. Но вдруг — ох! ах! с ее коленок соскользнула книжка и упала на травку. Случилось так, что мимо проходил Петя Брук. Увидев прекрасные глаза девушки, он тотчас же нагнулся, поднял книгу и подал ее Фане, вымолвив следующее: «Вот ваша книга, дорогой товарищ!»

Благодарная улыбка расцвела на лице девушки, глаза ее вспыхнули теплым светом, а сердце товарища Брука встрепенулось, как пламя догорающей субботней свечки.

Между прочим, на обложке книги, которую поднял Петя, красовался симпатичный джентльмен в элегантных брюках, а на коленях у него разлеглась кошка с кокетливым пушистым хвостом. «Ошибка мистера Марафита», — прочел Петя вслух название книги.

— Ну, вот! — зло усмехнулся он. — Мировая буржуазия дурит нам головы кошечками да собачками Мы этих буржуев много повидали в гражданскую! Хотите, я вам расскажу одну такую историю про наш отряд?

И Петя Брук выразительно рассказал Фане, как он однажды собственноручно «шлепнул» старую княжну, и впридачу «придавил» ее поганого рыжего кота. Он еще и по сей день помнит, какой это был противный слякотный день. Желтые листья густо облепили мокрые окна порушенного дворянского дома… Рассказ Пети развлек девушку, и все время, пока он говорил, она весело прыскала. А после, опершись на его мужественную руку, выпорхнула из гамака. Потянулись первые встречи, милые беседы…

Однажды, в чудесный пятничный вечер, в канун Субботы, товарищ Брук нанес визит семейству Кац, явившись в дачный домик, где отдыхала Фаня со своими родителями. Боже, какой стол он там увидел! На стол подавала Дашка, шуршала накрахмаленная скатерть, звенели столовые приборы, а огромные вазы с цветами окончательно сразили юношу, впрочем, как и многие другие вещи в этом доме. За окнами в листве резвились последние блики угасавшего солнца, птицы, вдоволь накричавшись за день, утомились, сонные мухи повисли в воздухе. За столом присутствовала еще одна дама, некая Тамара Александровна, из бывших, но, впрочем, бог с ней, не будем об этом!..

А на столе — вино, хала, сверкают серебряные ножи и вилки… Ой, влип наш бедный Петя, попав в самое что ни на есть логово мировой буржуазии. Из леса неслись звуки, они влетали в распахнутые окна и, пробившись сквозь тонкие занавески, умирали на стенах комнаты. Взмокший с непривычки и волнения, Петя пялил глаза на весь этот буржуйский антураж.

— Чудная погода! — произнесла мадам Кац, поправив скатерть пухлыми ручками.

Брук тотчас же согласился с супругой нэпмана и приготовился слушать дальше. Его подруга любовалась собой в зеркальце, а после осведомилась у Дашки, не забыла ли та постирать ее новое платье. Петя, в который раз вспотев от волнения, с жаром принялся уверять Фаню, что Дашка, несомненно, давно отстирала ее белое платье «до невозможности». И помолчав немного, он вдруг возьми да заяви во всеуслышание, что самая его заветная мечта — это, не щадя жизни, сражаться с отрядом красных против капиталистов. И хотя Петя несколько раз поперхнулся, высказываясь на эту тему, тем не менее, его слова произвели должное впечатление.

— Нынешняя молодежь почему-то жаждет крови! — осторожно заметила мадам Кац.

Супруг же ее, нэпман, сохранив молчание по этому поводу, велел Дашке подать ему голубую рюмку. Налив в нее портвейна, уважаемый глава семьи произнес кидуш[43]

. Он говорил громко и торжественно, и, когда при упоминании имени Бога умолкал на мгновенье, Петя страдальческим голосом вынужден был повторять со всеми: «Благословен Он! Благословенно имя Его!»

Наконец все приступили к еде, а дама по имени Тамара Александровна, та, которая из бывших, как бы невзначай обронила какие-то странные слова, — а впрочем, ничего особенного, и давайте не будем в это углубляться.

За окнами стемнело. Где-то неподалеку наигрывали на мандолине.

После ужина Петя вызвался сыграть на гитаре. Фаня сняла со стены гитару и подала ему. Так на даче у одесского нэпмана зазвучал замечательный гимн всех трудящихся «Интернационал», с чувством исполненный товарищем Бруком. Все сидевшие за столом тотчас же поднялись, словно их оторвало от стульев, а глава семьи, Яков Кац, почему-то сорвал с головы шапку. Мило и незаметно прошелестел этот вечер на даче, с обильной едой, шутками и пением «Интернационала»…

Ах, встречи и расставания, и снова встречи! И леса эти волшебные — с ума сойти! Впрочем, не будем утомлять читателя описанием незабываемых мгновений, когда два любящих сердца сливаются в одно большое, а слетающие с небес птицы несут на своих крыльях радость, и пронзительно кричат своими птичьими голосами!