Бремя любви

Неожиданно Кэрол как будто отдалилась от него, он был один, совсем один, и его охватил страх. Он задрожал. «Не я… кто-нибудь другой». Он чуть не произнес это вслух.

– Ллевеллин! – Голос Кэрол пробился к нему издалека. – Что с тобой? У тебя такой странный вид!

Он вернулся, он снова был с Кэрол, и она смотрела на него удивленно, со страхом. Его охватил прилив нежности – она его спасла, вытащила из нахлынувшего одиночества. Он взял ее за руку.

– Какая ты милая. – Он привлек ее к себе и застенчиво поцеловал. Ее губы ему отвечали.

Он подумал: «Вот сейчас можно сказать… что я люблю ее, что, когда получу диплом, мы можем обручиться. Попрошу ее подождать. В Кэрол мое спасение».

Но слова остались невысказанными. Он почти физически ощутил, как некая рука сдавливает его грудь, отталкивает, запрещает. Реальность ощущения встревожила Ллевеллина. Он встал.

– Кэрол, настанет день, и я тебе скажу…

Она подняла на него глаза и, довольная, рассмеялась.

Она не торопила его. Лучше пусть все остается как есть. Ей очень нравится ее нынешняя счастливая жизнь, невинный девический триумф и множество поклонников. Будет время, и они с Ллевеллином поженятся. За его поцелуем она чувствовала страсть – она была в нем уверена.

Что же до того, что у него нет честолюбивых стремлений, – это не беда. Женщины этой страны уверены в своей власти над мужчинами. Женщины планируют и побуждают мужчин к активности – женщины и дети, их главное оружие. Они с Ллевеллином захотят обеспечить детям все лучшее – это и будет для него стимулом.

А Ллевеллин шел домой в глубоком замешательстве.

Какое странное чувство он испытал! Напичканный лекциями по психологии, он стал опасливо анализировать себя.

Сопротивление сексу? Откуда оно? За ужином он глядел на мать и гадал может, у него эдипов комплекс?[11]

Тем не менее перед отъездом в колледж он обратился к ней за поддержкой. Он отрывисто спросил:

– Тебе нравится Кэрол?

Вот оно, с болью подумала мать, но ответила сразу же:

– Она милая девушка; Нам с отцом она очень нравится.

– Я хотел ей сказать… на днях…

– Что ты ее любишь?

– Да. Я хотел попросить ее, чтобы она меня ждала.

– Нет нужды говорить это, если она любит тебя, детка.

– Но я не смог сказать, не нашел слов.

Она улыбнулась.

– Пусть тебя это не беспокоит. В таких случаях у мужчин всегда язык отнимается. Твой отец сидел и таращился на меня день за днем с таким выражением, будто ненавидел меня, и все, что мог выговорить, это «Как дела?» и «Хороший денек».

Ллевеллин хмуро сказал:

– Было не совсем так. Будто какая-то рука оттолкнула меня. Будто мне это запрещено.

Она все поняла. Она медленно проговорила:

– Может быть, она не та, что тебе нужна. О… – Она проигнорировала его возражение. – Трудно решить, когда ты молод и кровь играет. Но у тебя внутри есть что-то такое – может быть, истинная твоя сущность, – которая знает, чего тебе не следует делать, и оберегает тебя от тебя самого.

– Что-то внутри…

Он смотрел на нее с отчаянием.

– Я ничего не знаю о самом себе.

* * *

Он вернулся в колледж. Дни его были заполнены работой или общением с друзьями, и страхи отошли. Он снова стал уверен в себе. Он прочел глубокомысленные труды о проявлениях юношеской сексуальности и успешно объяснил себе все про себя.

Колледж он закончил с отличием, и это тоже утверждало его в собственных глазах. И вернулся домой, уверенный в будущем. Он предложит Кэрол выйти за него замуж, обсудит с ней открывающиеся перед ним возможности. Он чувствовал невероятное облегчение оттого, что жизнь расстилается перед ним в ясной последовательности. Интересная работа, которую он сможет делать хорошо, и любимая девушка, с которой у него будет семья и дети.

Появившись дома, он окунулся во все местные развлечения. Они бродили в толпе, но в любой толпе он и Кэрол воспринимались как пара. Он редко бывал один, а когда ложился спать, ему снилась Кэрол. Сны были эротические, и он этому радовался. Все шло нормально, все было прекрасно, все – так, как должно быть.

Уверившись в этом, он встрепенулся, когда отец как-то спросил его:

– Что стряслось, парень?

– Стряслось? – Он уставился на отца.

– Ты сам не свой.

– Да ты что! Я себя отлично чувствую.

– Физически – возможно.

Ллевеллин посмотрел на отца. Сухопарый, отчужденный старик, с глубоко посаженными горящими глазами, медленно покачал головой.

– Временами мужчина должен побыть один.

Больше он ничего не сказал, повернулся и ушел, а Ллевеллина опять охватил необъяснимый страх. Он не хотел быть один. Он не может, не должен быть один.

Три дня спустя он подошел к отцу и сказал:

– Я поживу в горах. Один.

Ангус кивнул: «Да».

Эти горящие глаза – мистика – с пониманием смотрели на сына.

Ллевеллин подумал: «Что-то я унаследовал от него, о чем он знает, а я еще нет».

* * *

Почти три недели он провел в пустынной местности, один. С ним происходили любопытные вещи. Однако с самого начала он нашел состояние одиночества вполне приемлемым. Даже удивился, почему он долго противился этой идее.