Брестский мир. Ловушка Ленина для кайзеровской Германии

Но главного для себя — восстановления единства элитных групп вокруг своей персоны — Керенский все же не достиг. Либералы, которые отвернулись от Корнилова в решающие дни, теперь сделали арестованного генерала своим знаменем. Простив себе свою измену, они не простили того же Керенскому. Им представлялось, что время для политических компромиссов прошло, что правительство теперь еще больше, чем прежде, обязано говорить с Советами жестким языком. Тем более что с начала сентября Советы в крупнейших городах перешли под контроль большевиков. В этой обстановке Керенский совершенно перестал удовлетворять либералов. Они поддерживали его участием в правительстве больше по инерции, за неимением лучшего. Последние два месяца своего существования Временное правительство утрачивало последние опоры и агонизировало в условиях резкой поляризации общественно-политических сил и окончательного вызревания Гражданской войны.

Агония Временного правительства

Какие политические перспективы вырисовывались перед российской буржуазией после провала выступления Корнилова? Как ни странно, ей казалось, что ничего страшного для нее в тот момент не произошло. Это уже задним числом либеральные историографы революции стали изображать поражение Корнилова переломом, открывшим большевикам путь к власти.

Чтобы намерения российской буржуазии были понятнее, необходимо еще раз напомнить, что ее главным противником между Февралем и Октябрем были, как ни странно, не большевики, а «умеренные» социалисты, хоть те и заседали с нею в одном правительстве. Почему? Да потому, что политическая доктрина большевиков с апреля 1917 г., после возвращения Ленина (см. след. главу), казалась нереальной почти всем, кто с ней знакомился. Нигде и никем в мире невиданная Республика Советов? Абсурд! Даже Парижская Коммуна 1871 г. формально представляла собой парламентскую республику. Программа Ленина, как мы увидим ниже, вначале казалась абсурдной и большинству его товарищей по партии.

Поэтому буржуазия в своей пропаганде всячески стремилась приписать всей «революционной демократии» лозунги большевиков. Показательно в этой связи уже известное нам воззвание Корнилова от 27 августа. А неудачу попытки большевиков взять власть (что эта попытка окажется неудачной, буржуазия была почему-то уверена) можно было использовать для дискредитации также и «умеренных» социалистов. Последние, в силу кажущегося реализма их программы, казались буржуазии более опасными, чем большевики. Ликвидация мятежа Корнилова, в которой «умеренные» социалисты содрали главную роль, эту оценку, казалось, только подтверждала.

В соответствии с курсом на «твердую власть», провоцирование выступлений леворадикальных сил входило важной составной частью в политические планы буржуазии. При этом даже не исключалась возможность взятия большевиками власти на короткое время. Полагалось, что этим своим опытом большевики полностью дискредитируют себя в глазах населения, и тем самым будет легче установить вожделенную имущими классами диктатуру. «Это скоты, сволочь, — говорил 23 октября американскому корреспонденту об ожидавшемся восстании большевиков член Юридического совещания при Временном правительстве кадет Б.Е. Шацкий. — Они не посмеют, а если и посмеют, то мы им покажем! С нашей точки зрения это даже неплохо, потому что они провалятся со своим выступлением и не будут иметь никакой силы в Учредительном собрании»^{116}

. Какой-то министр Временного правительства, чье имя осталось неизвестным для истории, оптимистически заявлял репортеру петроградских «Биржевых Ведомостей» 13 октября: «Если большевики выступят, мы вскроем нарыв хирургически и удалим его раз и навсегда».

Наличие правительства, достаточно авторитетного, чтобы примирить классовую вражду на основе социального компромисса, предполагавшего известную долю уступок элиты трудящимся массам, не только не содействовало, но, напротив, мешало осуществлению этих планов. Поэтому либералы спокойно смотрели, как их прежний любимец Керенский теряет свою популярность в народных низах, и в свою очередь подрывали его авторитет у элиты.

Каким в этих условиях становился алгоритм действий Керенского не только как главы государства, но как прежде всего политического служащего определенных классов? Огромный «средний» слой населения города, и главным образом деревни, который в советской историографии традиционно назывался «мелкой буржуазией», по-прежнему оказывал доверие «умеренным» социалистам. Очень многое в исходе политической борьбы зависело от настроений этого слоя. Керенский, очевидно, понимал, что они в данный момент совершенно исключают установление диктатуры.