Бриг «Меркурий»

- Она нанесена по сухому красочному слою где-то примерно двадцать лет назад.

Александра колебалась. Она не знала, стоило ли объяснять визитеру, что подпись чудовищна - словно ярко намалеванные губы на провалившемся старушечьем рте. Если бы подпись была сделана одновременно с портретом, тогда по ней шли бы «морщинки» - мелкие разрывы в красочном слое, то есть буквы были бы «порваны» временем, как и вся остальная поверхность изображения. А так как подпись вывели сравнительно недавно, то краска залила, закупорила трещинки, легла поверх кракелюров. Пожалуй, решила она, все это объяснять нет смысла - вряд ли её гость был в состоянии ещё что-то воспринимать.

Старик окончательно потускнел. Даже пуговицы его пиджака заметно поблекли, а лицо превратилось в подобие дряблой тряпочки.

- Но как же так, ведь пожилая леди сказала, что это её семейная реликвия, - пробормотал он наконец.

- В отличие от людей, картины не врут, - тихо, но твердо проговорила Александра и добавила громче: - Это всего лишь моё частное мнение как эксперта. У других экспертов может сложиться иное мнение об этой работе.

При этих словах старик заметно ожил, к нему на глазах вернулась его былая осанка.

- Да, разумеется, я посылал фотографию этой работы в «Вайт», и они предложили мне за неё сто тысяч фунтов.

Он поднял с пола крафтовую бумагу, им аккуратно сложенную, и стал поспешно заворачивать в неё портрет. Александра молча за ним наблюдала. Теперь в каждом его движении, в каждом жесте читались презрение и неприязнь. «Вайт», всесильный, всезнающий, всемогущий «Вайт» - крупнейший в мире аукционный дом - по достоинству оценил его картину, да что там картину, его талант искусствоведа. А эта выскочка, эта пигалица позволила себе усомниться, унизила его и выставила дураком.

Так и не закончив заворачивать работу, едва сдерживаясь, старик прошел мимо неё и, буркнув что-то похожее скорее на угрозу, чем на прощание, вылетел из переговорной.

Александра не сомневалась, что старый горемыка направился теперь прямиком к конкурентам. «Еще одного доброжелателя я сегодня себе нажила».

Спохватившись, она взглянула на часы. Господи, она ждала встречи с Максом шестнадцать лет, и вот теперь сама не заметила, как едва не опоздала.

ГЛАВА 5

Приезд эксперта

Улицы оказались пустыми, так что уже через сорок минут она была в аэропорту. Вздохнув с облегчением, отыскала себе укромное местечко в кафе напротив выхода прибывающих и, взгромоздившись на высокий стул с капучино и «Дейли мейл» в руках, принялась было читать. Но от волнения слова не складывались в предложения. Помучившись и отложив наконец газету, Александра принялась разглядывать человеческие фигурки, снующие по залу аэропорта. Со своёго форпоста наблюдала она, как вышедшие из дверей зоны прилета отыскивают глазами встречающих, как бросаются родители к детям, как взасос целуются любовники, как деловито отдают кейсы бизнесмены своим водителям. Постоянным нескончаемым потоком прибывали навстречу своёй лондонской судьбе иноплеменные новобранцы, и толпа, облепившая металлическую загородку-перила, глухо вскрикивала, разводила руками, обнималась, выхватывала друг у друга чемоданы. Люди были повсюду, вокруг неё, совсем близко, только почему-то все они казались ей маленькими и чужими, совсем как фигурки-стаффажи на картинах хороших художников, посаженные где-нибудь на заднем плане - не для психологической конкретики, а, так сказать, для оживляжа.

Еще в детстве, когда мама водила её на спектакли и вручала бинокль, чтобы потом в гардеробе одеваться без очереди, Александра смотрела на сцену в бинокль задом наперед, так что близкие к их роскошным партерным местам актеры становились миниатюрными, недостижимыми.

Так ей почему-то было спокойнее.

Однажды они и Макса взяли с собой; ему, как и ей тогда, исполнилось десять лет, и сколько он ни хорохорился, понятно было, что в театре он первый раз… Как же давно это было! Изменился ли он - и насколько изменилась она сама? Когда они расстались, ей было восемнадцать, она была ужасно худа, особенно в последний год в России, и не имела ни седых волос, ни будущего, ни надежды. Сегодня, шестнадцать лет спустя, заработав диплом по экономике и домик в Хайгейте, пережив мертвящее замужество и блестящую карьеру финансового аналитика, она была легка и жилиста, как хорошо тренированная лошадь, с сакральной регулярностью закрашивала седину у корней волос в местной парикмахерской и ревниво следила за появлением первых морщинок под глазами.

В один прекрасный день два года назад, когда она поняла, что наконец заработала и моральное, и финансовое право уволиться из Сити и открыть собственный аукционный дом русского искусства, она отправилась к златокудрому боссу и уволилась, а затем, вернувшись на своё теперь уже бывшее рабочее место, сняла трубку и позвонила Максу.