Бригантина, 66

Карабкаемся выше в горы. Солнце бьет прямо в лицо, а спину сводит осенним заморозком.

Кажется, перешагни через первый попавшийся бугор, и ты уже за перевалом.

Чабан в бурке, с палкой. Он поет, то усиливая, то приглушая один и тот же мотив, заунывный, степной: то убаюкивает самого себя, то будит.

Из сказания: Асхар получил весть — сильно заболела мать. Он поскакал к матери, не щадя ни скакуна, ни себя, чтобы успеть застать мать в живых.

На дороге лежал, скорчившись, человек и стонал. Асхар спешился и увидел, что если бросить человека, то человек пропадет.

Он уложил человека поперек лошади и привез в селение. Ему пришлось сделать крюк в сторону от дороги.

Проезжая аулом, Асхар увидел дым, услышал вопли женщин. Что-то горело. Асхар хотел проскочить мимо, но сила, что гнала его вперед, заставила свернуть на крики. Он вынес из горевшей сакли ребенка.

Матери он не застал в живых. Она все смотрела на дорогу, и соседка сказала ему, что мать только что закрыла глаза. И ему казалось — он совершил в жизни самое страшное, что может быть, — предал мать, не протянул ей руки, чтобы удержать ее на земле. Он не дал бы ей уйти так сразу.

И приговорил Асхар тогда себя к самоуничтожению. Вся жизнь обессмыслилась и обезвкусилась для него, потому что он самому себе стал кровным врагом. И он, угасая, умертвлял себя голодом.

И узнал бог, почему Асхар не застал своей матери в живых, и воскресил тогда ему мать, чтобы вернуть человеку душу и не убить в человечестве совесть.

Значит, люди не только оправдали Асхара, но и обессмертили.

Селение из трех саклей — Калаки. Здесь, в дощатом сарае, расположился туристский бивак. Еще немного — и мы за перевалом.

А там — море?

Мы, словно достигнув великой цели, начали от радости бороться с местными, обступившими нас юркими мальчишками.

…Солнце еще не поднялось из-за гор, но все распрямилось, потягиваясь спросонья.

Отары овец. Дымки — стоянки чабаньи.

Это перевал.

Может быть, мы бы и отметили криком «ура» наше восхождение, если бы у нас не пересохло горло. Ели снег, разбавляли воду снегом и пили снеговую кашу — все равно хотелось пить, пить, пить.

Потом катались по обледенелому насту.

Наконец-то над нами только солнце и небо.

Шаг вниз — и мы в Грузии. И все выглядит по-другому — все золотисто: и горы, и долины, и реки, и небо, и стога, и все прямо на глазах увеличивается в размерах: и цветы, и деревья, и свиньи, и куры, и коровы.

Там, за спиной, отвоевывали жизнь у скал, здесь же горы казались только роскошным украшением. Обволакиваемые голубой, сизой дымкой, горы весело сверкали снежными вершинами. Мягкие горы.

И перед такой щедростью природы хотелось и самому быть как-то щедрее.

В нас словно вселился бес передвижения. Пробегаем вокзалы, наскоро перехватываем чего-нибудь пожевать в столовых.

Все словно бежит под наклонную, и мы скользим по этой наклонной — к морю, к морю!

Дорога все укорачивается, позади горы и руки, провожающие нас; ночь и день смешиваются в нашей последней стометровке. А вот и финишная лента.

В проулке мы увидели белое тело парохода с красной полосой, с закопченными трубами.

Море…

Море в граните, но не затихает прозябая.

Море не знает, что такое сдача в плен.

Море постоянно, вечно огрызается, набрасывается в беге на гранит с угрожающим гулом и откатывается назад только для нового разбега, чтобы тут же снова броситься еще яростнее на гранит.

Непокоренное море, никогда не покоряющееся море, независимое, живущее своей собственной жизнью море.

Волны, вспухая, накатываются и накатываются.

Море обороняется только одним способом — наступлением.

А за спиной невидные в синем разливе гор тропинки, дороги, уводящие нас через перевалы к мятежному морю и возвращающие нас самим себе — к годам нашей юности, молодости.

Л. Скрягин

СЧИТАЮТСЯ ПРОПАВШИМИ БЕЗ ВЕСТИ

1. ПОСЛЕ ТРЕХ УДАРОВ КОЛОКОЛА

В залах английской страховой корпорации «Ллойд» в Лондоне целый день царит напряженная деловая атмосфера. Здесь страхуют морские суда, начиная спортивной яхтой и кончая супертанкером водоизмещением свыше 150 тысяч тонн. В главном зале огромного здания на Лайм-стрит, где ведется учет застрахованных судов различных стран и отмечаются колебания курса страховки, гул тысячной толпы клерков напоминает шум огромного пчелиного улья.

Неожиданно под высокими сводами центрального зала раздается удар звонкого колокола. Это необычный колокол. Более века назад его подняли с затонувшего во время шторма в 1799 году фрегата «Лютин», груз которого в виде золотых монет и слитков серебра был застрахован «Ллойдом». Решив в 1896 году увековечить память о фрегате, страховщики подвесили колокол в зале.