Бриллиантовый крест медвежатника

— Ну да, так, кажется, его фамилия, — согласился буфетчик. — Подсел, значит, выпили они, и длинный стал приставать к женчинам.

— К кому конкретно?

— Вон к той мамзели, — указал буфетчик на свободный столик, за которым сидела Зизи.

— А после что было?

— А опосля Федор и Константин вежливо предложили ему удалиться.

— Вежливо? — недоверчиво переспросил Щенятов.

— Вежливо, — подтвердил буфетчик. — А этот длинный затеял драку. Проломил голову одному вышибале, сторожу то есть, и сломал нос другому. Мастак он драться, да-а…

— Дальше, — приказным тоном велел Щенятов.

— А дальше длинный преспокойно ушел, — сообщил буфетчик так, словно сам удивлялся, как это у того длинного получилось вот так вот спокойно уйти. — Вместе с Референтом.

— У Референта был с собой портфель?

— Вроде был. Нет, точно был.

— А вы не приметили, тот, длинный, что-нибудь передавал Референту?

— Нет, не заметил, — ответил буфетчик. — Водочки откушать не желаете?

— Желаю, — признался Щенятов. — Но не могу. Служба.

* * *

Зизи явно скучала. Ни денег, ни клиентов — тоска. А тут еще этот легавый прицепился: что за длинный, каков из себя, особые приметы.

— Да не было у него никаких особых примет, кроме того, что долог, как пожарная каланча, — раздраженно отвечала она на вопросы приставучего надзирателя. — Ну, разве что… — она прикусила язычок и нахально посмотрела на Щенятова. — Слушай, поднеси стопочку. Тогда я разговорчивее стану, факт.

Щенятов зло зыркнул, промолчал, кивнул половому. Тот подлетел соколом:

— Слушаю-с…

— Стопку водки и пива, — коротко приказал Петр Иванович.

— Кружку, стакан?

— Чайный стакан пива.

— И папирос, — нагло добавила Зизи.

— И пачку папирос, — буркнул Щенятов.

— Не боись, на мне не разоришься, — выдохнула мамзель, махнув разом стопку. Отхлебнув пива, она закурила и пустила в потолок голубоватое колечко. — Ты знаешь, я тут недавно в зоосаду была. Один клиэнт меня туда водил. Чокнутый. Ему, вишь ли, захотелось на природе сношения со мной поиметь, и чтобы, значит, звери выли. Ну, спустились мы, стало быть, к протоке, зашли в кусты. Звери рычат, птицы чвыркают — гвалт стоит, хоть уши затыкай. А клиэнт мой довольный, говорит:

«Это место аккурат подходящее, давай, — дескать, — скидывай штаны».

Ну, сделал он свое дело и сказывает:

«Хочешь, — мол, — на предков своих взглянуть, коли уж все равно сюда пришли»?

Я говорю:

«Каких предков? Мои предки все на Кизическом погосте».

А он:

«Нет, на самых первых, от которых все человеки на земле произошли».

Я же говорю, чокнутый какой-то. Ну, подходим мы, значит, к одной клетке. А там зверюга сидит здоровенная, под два метра ростом, горилла прозывается.

Она замолчала, пуская в потолок дымные кольца.

— Ну и что? — спросил Петр Иванович.

— Что — что ? — удивленно посмотрела на Щенятова Зизи.

— Что дальше-то?

— А ничего, все, — усмехнулась проститутка.

— Как все?

— Ну, какой же ты непонятливый, — закинула ногу на ногу Зизи. — Эта горилла была точь-в-точь как тот, что сидел с Референтом. Руки до колен и брылы вот такие, — вытянула она губы. — Словом, чистая обезьяна.

* * *

Савелий уже стал терять всяческую надежду, как дверь все же открылась, и из нее вылетела дородная женщина, едва не сбив его с ног. Стремглав пронесясь по коридору несколько саженей, она скрылась в одном из нумеров. Затем в дверном проеме показалась широкоскулая физия Мамая. Он довольно улыбался.

— Ну, наконис-тэ, хузяин, — сузил он глаза до узких щелочек. — А ту я весь извелся издесь адын.

— Да, я вижу, как ты извелся, — сыронизировал Савелий. — Изошел прямо-таки весь от скуки и печали. Потому, верно, и дамочку пригласил. От скуки.

— Тушнэ, говоришь, хузяин, скущнэ и пищальнэ, — подтвердил Мамай, пропуская Савелия в комнату.

— Ну что, Мамай, — войдя в нумер, сказал Родионов. — Отдых твой закончился.

— На дило идем, хузяин? — довольно осклабился Мамай.

— Идем, только не сегодня, а в субботу ночью, — немного остудил горячего татарина Савелий. — Ежели все сделаем чисто, пропажи хватятся только в понедельник утром. А мы к этому времени будем уже к Москве подъезжать… Слушай, чего тебе надлежит сделать.

Родионов на мгновение смолк, как бы удостоверяясь, внимательно ли слушает его Мамай. Тот был весь внимание.

— Значит, так, — продолжил Савелий. — Перво-наперво ты сегодня сходишь на вокзал и купишь билеты на двадцать седьмое число до Москвы на ночной поезд. Нам с Лизаветой — первый класс. Сам поедешь вторым классом. Наши билеты отдашь Лизавете.

Родионов снова на мгновение замолчал, внимательно глядя в глаза Мамая.

— Теперь же, немедля, найди по объявлениям в газетах, кто продает собственный выезд. Что угодно: пролетка, дрожки, шарабан, лишь бы лошади были хорошие. Купи, не торгуясь, и схорони до субботы на постоялом дворе. Дай денег хозяину двора, чтоб охранял. И сам присматривай. Головой отвечаешь. А двадцать седьмого, часиков в десять вечера мы с тобой должны вот что сделать…

Родионов понизил голос, и более четверти часа они беседовали почти шепотом. Говорил преимущественно Савелий. Когда он закончил, Мамай поднял на него восхищенный взор: