Бриллиантовый крест медвежатника

Ксанеппа Проскурина оказалась вдовицей лет тридцати пяти, бойкой и всеведущей, познавшей и радость, и горе и скопившей к своим годам жизненный опыт, который, верно, к большинству приходит годам к шестидесяти. Лишь единожды кинув на Щенятова взгляд, она безошибочно определила, что перед ней полицейский чин, и без всяких вопросов — кто да зачем — провела его в дом. Только и спросила:

— Чаю хотите?

— Хочу, — ответил Щенятов, присаживаясь в опрятной комнате за чистенький стол с хрустящей скатеркой.

Потом на столе появился блестящий самовар, чашечки поповского фарфору в цветочках, серебряные с позолотой ложки с витыми ручками, розетки с вареньем и румяные калачи. От всего в этом доме веяло основательностью, покоем и навсегда заведенным порядком, нарушить который, верно, не смогли бы ни войны, ни революции, ни еще какие-либо неприятственные катаклизмы. «Вот, — подумалось Щенятову, — таким и бывает самый настоящий рай на земле». Ему, старому холостяку, так было уютно и тепло в этом доме, что, задай ему кто вопрос: «Остался бы ты здесь навсегда?» — он бы, не раздумывая, ответил: «Да».

— Я к вам вот по какому делу, — неуверенно начал Щенятов, стараясь не смотреть в карие, со смешинкой, глаза Проскуриной.

— Да, — с готовностью ответила Ксанеппа.

— Я знаю, с вас уже снимали показания, но мне бы хотелось, чтобы вы еще раз рассказали мне о позавчерашнем происшествии.

— А чего, мне не трудно, — просто сказала Проскурина. — Только вы спрашивайте, а я буду отвечать. Мне так проще будет.

— Хорошо, Ксанеппа э…

— Филипповна, — подсказала Проскурина.

— Хорошо, Ксанеппа Филипповна, — кивнул Щенятов, доставая самопишущую ручку и памятную книжку. — Скажите, пожалуйста, в каком часу вернулся домой ваш сосед Введенский?

— В полдень. Ну, может, чуток позже, — не задумываясь, ответила Проскурина.

— Значит, в первом часу?

— Да, — кивнула она аккуратной головкой.

— Он пришел домой один? — продолжал дознание Щенятов, коему все труднее становилось не смотреть на весьма приятственные формы Ксанеппы Филипповны.

— Нет, не один, — ответила женщина.

— Будьте добры, опишите человека, что пришел вместе с ним, — посерьезнел дознаватель.

— Ну, немолодой, годов под пятьдесят, — чуть подумав, стала отвечать Ксанеппа. — Я на крылечке белье вешала, гляжу, сосед возвращается. Я еще удивилась, что так рано. И трезвый…

— Он пил?

— Пил, и очень сильно.

— А вот вы сказали, что удивились его столь раннему приходу. Что это значит? — спросил Щенятов, записав предыдущие показания Проскуриной в памятную книжку.

— Это значит, что он обычно приходил много позже, уже к концу дня, — пояснила Проскурина. — И пьяный.

— Ясно. А вы не знаете, куда он обычно ходил?

— Да в кабак. Трактир «Гробы», так его называют, знаете?

— Не бывал, но слышать приходилось, — ответил Щенятов.

— Он туда каждый день ходил, как на службу. А в тот день еще и портфель с собой прихватил. Марфушка, дочь Степаниды, видела его утром, как он уходил с этим портфелем.

— Что за портфель? — встрепенулся Щенятов.

— Да старый кожаный его портфель. Он на службу с ним ходил. Ну а в тот день он и в «Гробы» с портфелем потопал, как путный какой.

— А вернулся без портфеля, так? — быстро спросил Щенятов, вспомнив, что в протоколе осмотра места происшествия не фигурировало никакого портфеля.

— Да нет вроде. Он и вернулся с портфелем, кажется.

— Ксанеппа Филипповна, не торопитесь, пожалуйста, — заволновался по непонятным для Проскуриной причинам Щенятов, — и вспомните точно: с портфелем вернулся из трактира Введенский или без него?

— С портфелем, — немного подумав, ответила Проскурина. — Да, с портфелем, — уверенно добавила она.

«Черт», — чуть было не выругался вслух Щенятов. Коли этого портфеля нет в протоколе, выходит, его забрали душегубцы-громилы. Но зачем им нужен старый портфель? Может, в нем было что-то ценное? Тогда что именно в нем такое было? И почему он взял его с собой в трактир? Чтобы что-то отдать. Или оттуда принести…

Что? Деньги? Но если в портфеле были деньги, то убийство Введенского — чистый разбой с целью ограбления и не имеет никакой связи с заезжим медвежатником…

Стоп. Ежели в портфеле были деньги, то за что он их получил? Ведь не за красивые же глазки! И кто их ему дал? Да, все пути ведут в «Гробы»…

— Хорошо, — прервал свои раздумья Щенятов. — Значит, он вернулся в первом часу дня, что было для него рановато, с портфелем, который он брал с собой в трактир, и со спутником лет под пятьдесят.

— Да, все верно, — лучисто улыбнулась Ксанеппа Филипповна. — С мужиком годов под пятьдесят.

— А вы когда-нибудь видели этого человека? — заерзал на стуле Щенятов.

— Нет, никогда, — твердо ответила Проскурина.

— Попробуйте описать его.

— Ну, долог, как коломенская верста. Худой, но жилистый. И еще у него руки почти до колен.

— То есть? — спросил Щенятов, записывая показания женщины в свою памятную книжку.

— У него были очень длинные руки. Как у обезьяны, — улыбнулась Проскурина.

— Ого! — поощрительно воскликнул Щенятов. — Это уже особая примета. А лицо? Лицо вы его разглядели?

— Нет. Я ведь видела его только сбоку.

— А когда он ушел?