Бриллиантовый крест медвежатника

— И говорить моим голосом, — закончил за него часовщик. — Вся закавыка в том, что просто знать пароль еще мало. Если, допустим, вы скажете в мембрану правильный пароль, замок не откроется. У вас другой тембр голоса, другая скорость произношения слов, а стало быть, и мембрана будет колебаться иначе, чем если бы пароль произносил я. Резец запишет вашу звуковую дорожку, и при сверке она не совпадет с ранее записанной моей звуковой дорожкой. Часовой механизм не включится, и замок не откроется.

— Гениально! — восхищенно воскликнул Савелий. — Очень вас прошу, никому не говорите об этом вашем изобретении, а то мне придется раньше времени выйти на пенсию, — улыбнулся он.

— Не могу вам этого обещать, — хитро посмотрел на Родионова часовщик. — Пока у меня нет нужды в деньгах, но если она вдруг случится…

— Не случится, — заверил его Савелий. — Корона готова?

— Она здесь, — легонько похлопал по двери часовщик.

— Давайте посмотрим. Мне выйти? — деловито осведомился Родионов.

— Зачем? — удивился Арнольд Оскорович.

— Чтобы вы назвали пароль без моего присутствия.

— Ну, в этом нет надобности, — усмехнулся часовщик. — Ах да, я ведь вам не сказал. Пароль можно очень просто менять. Хоть по десять раз на дню. Поменял в фонографе валик — и все. Да и мой голос подделать не так-то просто, потребуется настоящий профессиональный имитатор.

— Понял, — сказал Савелий. — Тогда прошу вас.

— Все браки заключаются на небесах, — сказал в мембрану Арнольд Оскарович и приложил палец к губам. Через четверть минуты щелкнули языки замка. Часовщик торжественно посмотрел на Родионова и открыл дверь несгораемого шкафа.

— Прошу, — достал он с полки деревянную шкатулку.

Савелий кивнул и открыл крышку. Корона лежала на бархатной подушечке и смотрела на него бесчисленным множеством бриллиантовых граней.

Он взял корону в руки. Крест, осыпанный брильянтами и венчающий корону, был слит с ней как единое целое.

Родионов придирчиво повертел корону, но не заметил нигде даже крохотного шовчика.

— Вот, прошу, — протянул ему часовщик толстую лупу на длинной ручке.

Но и в лупу Савелий не заметил ни единого следа крепления креста к короне.

— Превосходно, — восхитился он, возвращая лупу часовщику. — Это не я, а вы настоящий волшебник.

Арнольд Оскарович слегка зарумянился, но ничего не сказал. Однако было по всему видно, что слышать подобное ему весьма приятно.

— Итак, сколько я вам должен? — спросил Родионов, вынимая из кармана сюртука портмоне.

— Две тысячи.

— Вот вам пять, — протянул часовщику деньги Савелий. — Надеюсь, нужда в деньгах у вас случится не скоро?

— Теперь да, — улыбнулся Арнольд Оскарович. — И… благодарю вас за то, что мне посчастливилось работать с такой знаменитой вещицей, раритетом, так сказать. Если б не вы, мне и потрогать-то ее никто бы не дал.

— Ну что вы, — учтиво заметил Родионов. — Это я должен вас благодарить за ваше исключительное мастерство…

* * *

Мамай домчал Савелия до дому с быстротой молнии. А ежели и не молнии, то, верно, быстрее знаменитого московского лихача Степки Кныша, что совершал челночные рейсы от Английского клуба до «Яра» и обратно и был нарасхват у московской знати, имеющей положительное настроение «гульнуть». К счастью, Лизаветы не было дома, и Савелий, достав шкатулку с короной, спрятал ее в надежное место — тайный ящик стола в его кабинете, о котором Лизавета не ведала, а то бы не избежать ему всяких ненужных вопросов. Мамай, пристроив лошадь и коляску, ушел к себе в «девичью», которую занимал по случаю отсутствия дворовых девиц и женской прислуги. Савелий же прошел к себе в кабинет, что был рядом с «девичьей» комнатой и их с Лизаветой спальней, и достал из того же тайного ящичка картонную папку и самопишущую ручку. В папке лежали чистые и исписанные мелким убористым почерком листы; втайне от Лизаветы Савелий вот уже несколько месяцев писал нечто вроде мемуаров — вел записки своей жизни и похождений, начиная с того времени, как только стал себя помнить. Писал он, покуда Мамай не доложил ему, что Лизавета вернулась. Конечно, все бумаги были незамедлительно спрятаны в тайник, а лицу придан достаточно озабоченный вид, дескать, «где ты была, я уже начал изрядно беспокоиться?».

Он вышел из кабинета, прошел в гостиную и остановился, залюбовавшись супругой.

Лизавета только что сняла шляпу с широкими полями, украшенную кружевами и длинными разноцветными перьями, и ее пышные волосы, уложенные волнами Марселя Грато, рассыпались по плечам. Длинное светлое платье с лавиной кружевных оборок казалось воздушным, и точеная фигурка Лизаветы, стоящей против окна, четко вырисовывалась сквозь невесомую материю, совершенно не требуя вмешательства воображения. Она улыбалась, и искорки смеха, прыгающие в ее изумрудных глазах, вот-вот готовы были вырваться веером наружу и произвести в доме настоящий пожар. Впрочем, они уже вызвали пожар внутри Савелия.

— Нимфа, — только и сумел промолвить он, подхватывая Лизавету на руки.

Глава 33 НОЧНОЙ НАЛЕТ