Бриллиантовый крест медвежатника

— Но, господин обер-полицмейстер… — несмело проблеял Херувимов.

— Молчать! — сорвался на старческий фальцет генерал. — Один конфуз за другим! Это непростительно. Два трупа и тяжело раненный в доме вора-медвежатника, и вы не смогли его прижать! Да это просто… саботаж!

— Ваше превосходительство, там все чисто, — все же встрял с ненужным уже оправданием Херувимов. — Ночной налет, явная угроза жизни, самооборона. Родионовы ни на дюйм не преступили букву закона.

— Нужно было найти этот дюйм, господин пристав, — выделив особо последнее слово, произнес обер-полицмейстер, явно давая понять Херувимову, что как бы он ни оправдывался, что бы ни говорил в пользу правомерности своих действий, а не видать ему должности полицмейстера как своих ушей. — В любых действиях таких господ, как этот ваш Родионов, всегда нужно находить преступный умысел, даже если его и нет в помине. Мне что, учить вас этому, что ли?! — опять сорвался на фальцет старик.

— Присяжные его все равно бы оправдали, — опять сглупил Херувимов в ситуации, когда было бы лучше промолчать.

— А что тебе до того?! — хлопнул сухим кулачком по столу генерал. — Ты должен делать свое дело и не совать нос в дела чужие. Ну и пусть судебные бы не нашли в действиях этого Родионова никакого криминала! Зато мы бы заставили его поволноваться, закидали бы повестками о явках в участок, испортили бы ему хотя бы на время жизнь, а может, и сорвали бы кое-какие его планы. Это уже немало. А вы… — старик недовольно посмотрел на Херувимова поверх роговых очков, — обыск-то вы у него хоть произвели?

— Прокурор не нашел достаточных оснований для этого и не дал санкцию, — отчеканил Херувимов.

— Это потому, что вы не настояли! — снова хлопнул кулачком по столу обер-полицмейстер. — Знаете, — он снял очки и пронзительно посмотрел на Херувимова, — мне кажется, что вы не полностью соответствуете и должности пристава. Не спорьте! — лишил генерал Херувимова даже возможности что-либо возразить. — Вы свободны.

Из Управы Херувимов вышел с видом покойника, коего вдруг заставили почему-то добираться до места своего последнего пристанища своим ходом. Несмотря на то что день стоял солнечный и для конца августа весьма жаркий, Херувимова бил озноб, а небо вместо голубого казалось ему хмурым и унылым.

Глава 34 ДЕНЬ АНГЕЛА

— Доброе утро, моя императрица, — было первым, что сказал в этот день Савелий. Он поднялся, прошел к окну и отдернул шторы. Солнечный свет, брызнув в окна, заиграл в изумрудных глазах Лизаветы крохотными зайчиками.

— Что ты так рано встал? — прикрыла она ладошкой глаза. — Давай еще поспим. Ну, хоть четверть часика.

— А какой сегодня день, ты знаешь? — спросил он.

— Ну, суббота.

— А число?

— Пятое. Пятое сентября.

— И все?

— А что еще?

— Вспоминай.

Она убрала ладошку и пристально посмотрела на него.

— Не помню.

— Хорошо. Это меня вполне устраивает.

— Ну, скажи, что я должна была вспомнить? — капризно надула губки Лиза. — А то я весь день буду мучиться.

— Я тебе скажу, но только позже, — улыбнулся Савелий.

— Изверг, — решительно заявила Лизавета. — Садист.

— А ты старая брынза, потерявшая память.

— Я старая брынза? Я?!

Она вскочила на постели и одним движением сбросила с себя пеньюар, оставшись совершенно нагой. Подбоченясь, она прошла до конца кровати, повернулась и несколько раз вильнула аккуратной попкой, отчего Савелия тотчас бросило в жар. Пройдя до середины кровати, она обернулась и выставила одну ножку вперед.

— А ну, повтори, что ты сказал!

— А что я сказал? — подошел к ней Савелий.

— Ты сказал, что я… Ну?

— Императрица.

— Нет, что ты сказал до того?

— Не помню, — сделал круглые глаза Савелий.

— Не помнишь? — сузила глаза Лизавета.

— Нет.

— Эх ты, уже не помнишь, что сказал минуту назад. Впрочем, оно и понятно, старость — не радость.

— Это кто старый?

— Ты.

— Я? — сделал угрожающие глаза Савелий. — Ну, сейчас я тебе покажу, какой я старый.

— Попробуй, — попыталась не дать себя обнять Лизавета.

— И попробую, — продолжал наступать на нее Савелий.

— Вот и попро…

* * *

В Голицынскую больницу, что находилась меж Земляным городом и бывшим валом, определяющим лет сто назад границу Москвы, Савелий и Лизавета приехали где-то в полдень. Это было самое удобное время для посещения больных: утренние процедуры прошли, а до обеда и следующего за ним «мертвого» часа было еще предостаточно времени.

Мамая они встретили прогуливающимся по больничному саду в чистой добротной пижаме и тапках. Вид он имел сытый и весьма довольный. А тут при виде их еще и заулыбался и сделался совершенно похож на ребятенка, разве что смущала редкая козлиная борода да глубокие жесткие морщины возле рта.

— Уже гуляешь? — поздоровался с ним за руку Савелий. — Хорошо выглядишь.

— А чиво мине сыделается? — совсем расцвел Мамай. — На мине все как на собакэ заживает.

— Ну и слава богу, — констатировал Савелий.

— Тут сыледователь опять кы мине пыриходил, — сделал серьезное лицо Мамай. — Ну, тот самый, катурый нас на Казанском вокызале заарестовывал тугда.

— И что ему надо было? — нахмурился Савелий.