Бриллианты для диктатуры пролетариата

— Верно, — согласился Владимиров серьезно. — Я имею сразу же контактные точки с громадным количеством людей. Христиане — Россия, Болгария, Сербия — места горячие, сплошь эмигрантские — исповедуют Исайю; католики, протестанты, лютеране — то есть Европа и Америка — тоже. Но при этом не следует забывать, что происхождения Исайя иудейского... Разве это не тема для дискуссий с муфтием в Каире? Достаточно? Это я пока Японию опускаю, — хмыкнул Всеволод, — не время еще...

— Вы очень хитрый человек, товарищ Исаев.

— Это как понять? Умный?

— Ведь если дурак — хитрый, то его за версту видно. В наших комбинациях дурак необходим. Как кресало, о которое оттачиваешь нож. Обидно, что поколения запомнят только умных, а дураков, от коих мы отталкивались, забудут. Недемократично это. Я бы когда-нибудь воздвиг обелиск: «Дураку — от благодарных умных».

На Арбате Всеволод вылез из автомобиля: здесь он жил с отцом.

— Владимиру Александровичу поклонитесь, — попросил Бокий.

— Вы его помните?

— Сколько мы друг другу крови перепортили во время ссылки... Батюшка ваш хоть из «отзовистов», но в споре был блестящ: порыв, эмоции, пафос.

Отец Всеволода — Владимир Александрович Владимиров — был худ, горбонос и сед. Волосы у него были вьющиеся, густые, и оттого, что они вечно стояли дыбом, он казался еще более высоким. Говорил он по-актерски, очень объемно, красиво и — о чем бы ни шла речь — горячо и заинтересованно.

Всеволода подчас удивляла эта горячность отца: он мог рассвирепеть из-за какого-то пустяка, а в серьезном деле всегда был спокоен и расчетлив, только до синевы бледнел и чаще обычного приглаживал волосы костлявыми длинными пальцами.

— Оппозиция приветствует разведку, — проворчал отец, заталкивая в чемодан свои распухшие от записей блокноты, — чай на кухне, там же селедочка и, не могу не похвастаться, деревенское масло — выменял на том «Орлеанской девственницы» с иллюстрациями Шаронтье... Кулачок посчитал обнаженную натуру порнографией, очень заинтересовался...

— Ты поужинал?

— Да.

— А мандат получил?

— Я получил листочек бумаги...

— Если с печатью и подписью — это и есть мандат...

— Да, там кто-то наследил в нижнем правом углу.

— Старичок, милый, — попросил Всеволод, — ты со мной, надо мной, над нами — шути, но когда ты будешь ездить по Сибири, пожалуйста, воздержись. Не все, увы, обладают чувством юмора, а если тебя там посчитают контрой, то я ничего не успею сделать, потому что буду вне Москвы.

— Значит, диктатура пролетариата шутку подвергает остракизму?

— Нет... Отчего же?..

— В вашем теперешнем положении не до шуток.

— У тебя есть какие-то радикальные предложения?

— Это демагогично, Всеволод...

— Вопрос не может быть демагогичным. Как правило, демагогичными бывают ответы. Нет?

— Легче всего строить для себя баррикады из афоризмов, Всеволод. А ты вокруг посмотри! Почему вся та интеллигенция, которая зачинала основы социал-демократии, сейчас отринута?

— Ты сам себя отринул от практики нашей борьбы, папа.

— Я?! Ты говоришь... нечестно!

— Это опять-таки бездоказательно.

Работа в ЧК приучила его — подспудно, он даже сам не заметил, как это произошло, — к филигранной логичности в посылках и доказательствах. Он знал, что отца, человека, шедшего, как правило, от эмоций, бесила его логическая выверенность. Отец как-то пожаловался старшему своему брату Игорю Александровичу, военспецу, работавшему у Склянского:

— Я не могу понять, что случилось с Севой. Он стал как железо. Сух, черств... Он был такой добрый, отдавал последний кусок хлеба любому дворовому мальчишке...

— За это, между прочим, дворовые ребята его били, — возразил Игорь Александрович. — Он сделал выводы... Он не хочет, чтобы его били за доброту...

— Решил бить сам?

— А ты предлагаешь ему быть битым?

— Какие-то вы оба другие, — сказал тогда Владимир Александрович, — из другого материала кроены.

Владимир Александрович ошибался — они все были кроены из одного материала. И отец и сын тяготились ссорами и нежно друг друга любили, но в каждом из них бушевала гордыня.

— Ты повторяешь все время — «бездоказательно»! Так докажи, что ты прав! Докажи, Всеволод!