Брилонская вишня

– Да колдун из Назаровки. Говорят, мол, по деревням ходит и в окна заглядывает. Смотрит, кто как живет. Если люди ему приглянутся – он и урожай в дом посылает, и достаток хороший, и со скотиной проблем нет… Ну а коли не понравятся хозяева – так он иголочку незаметно в бревно воткнет – и все. И попробуй сыщи… а покуда иголочка эта в дереве, беды преследовать будут. Ну, там, курица подохнет, саранча урожай пожрет…

– А с чего ты взяла, что он это?

– Ну а кто? Страшный такой! Ты его знаешь?

– Не-а…

– И я не знаю! А давай… Поймаем его да свяжем? И если иголки при нем найдем – точно колдун! Тогда всем нашим расскажем, чтоб не пускали в Атаманку!

Машка порывается было уже к нему идти, да я успеваю ее за руку схватить:

– Куда, очумела! Тут по-хитрому надо.

– А то я не знаю! Разве с колдуном схитришь? Говорят, у таких, как он, глаза на затылке.

Я прислушиваюсь.

Ветер сильный, деревья с листвой качает. С леса кедром спелым прет да дятлы по коре долбят. Я прижимаюсь к шершавому дереву и затихаю.

Старик на камне сидит, не двигается. Дремлет, видать, на палку опершись. Можно потихоньку к нему подобраться и пошарить у него по карманам. Может, отыщем те самые иголочки…

Шепотом озвучиваю свой нехитрый план Машке. Та задумчиво кивает.

Я чуть-чуть не чихаю от резкого запаха смолы. Готовлюсь.

И вот мы уже крадемся с Машкой к замершей фигуре. Две тени, две кошки – двигаемся синхронно, понимая друг друга без слов, как единое существо с единым мозгом. Прямо как в книжках про путешественников на необитаемом острове. Или героев, которые вдвоем на огромного циклопа идут… Только едва трава под нами прогибается и недовольно вздыхает.

Приближаемся к старику совсем уже близко. Колдун дремлет – теперь мы даже слышим его храп.

Машка ловит мой взгляд. Коротко кивает и тянется к правому его карману, я – к левому.

И вдруг старческая рука вцепляется в мое запястье, а из-под капюшона раздается надтреснутый полурев:

– Ага, попались! Вот сейчас я вам как дам палкой по башке! Вот сейчас вы у меня получите, воровки!

Я визжу. Машка не теряется, подлетает к старику, выдергивает у него из рук палку и бьет ему по колену. Как только морщинистая хватка освобождается, я срываюсь с места, несусь как можно дальше в лес… несусь до одурения, пока не начинает колоть в боку, пока не кружится голова, пока дыхание не пропадает совсем.

Забиваюсь между корягами, накрываю себя платком с головы, обнимаю за плечи и начинаю мелко дрожать.

Прижимаю ладонь к сердцу. И не сосчитать ударов – так быстро колотится! Хоть бы дед меня тут не нашел… Да он старенький, бегать, наверное, не умеет…

А вдруг он мамке пожалуется?! А вдруг это не колдун вовсе, а какой-нибудь ее знакомый?! Мамка-то телятница, и по другим деревням ездит, а вдруг и в Назаровку заезжала – телочку колдуна выхаживать?! Да нет, он вряд ли мое имя знает… А вдруг знает?! Вдруг и мой дом знает, и…

Да я-то его впервые вижу! Стало быть, и он меня не видел. Хоть бы мамке не нажаловался…

А здесь под платком так уютно! Так тепло, а солнце сквозь красные цветы на ткани просвечивает. Сучья трещат, видать, лисы шастают. Уж от этих лис спасу нет, почти всех кур поперетаскали! Папка капканы ставит – а без толку. И Бобика уже совсем не боятся.

Вдруг моей макушки сквозь платок касается чья-то ладонь…

Я визжу что есть мочи, шарахаюсь вбок и готовлюсь защищаться ногами и руками…

А Машка ухахатывается.

– Еле нашла, – говорит, опираясь на дерево. – Бегу, бегу по лесу от деда чокнутого… Вижу – кочка. Да не просто кочка, а с цветами да узорами разными. Давай, подвинься, я с тобой под платок хочу…

Я фыркаю. Вяло поднимаюсь и вдруг замираю.

Возле коряги копошится маленький серый комочек.

Сначала думаю – ну мышь, точно! А потом гляжу – крылья есть. Стало быть, не мышь, а птица. Только чего она на земле?

– Глянь, – говорю Машке шепотом и указываю на мохнатый комок. – Это кто?

Она затихает.

– Птица, наверное. Похожа на зуйка.

– Нет, это галстучник. Наверное… Похожа очень. Я птиц люблю, мне папка все о них рассказывает…

– И что ты с ним делать будешь? Домой возьмешь?

Я тихонько подкрадываюсь к птице. Та ворочается, хрипит и встряхивается, но взлететь не может. Стало быть, крыло поранено…

– Вылечить надо, – твердо отвечаю я. – Если бросим – совсем умрет без еды. Нужно подлечить и выпустить. Папка умеет, да и я немного… Я же ветеринаром хочу стать, а птичек особенно люблю. Папка говорит, что только они могут до светящихся планет долетать, а обратно приносят на своих крыльях нам добро и свет со звезд…

Я дотрагиваюсь до горячих перьев подушечкой пальца. Птица сопит и тяжело, с большим трудом дышит. От прикосновений немного дрожит. Да и от испуга, наверное, тоже…

Складываю платок вчетверо и подцепляю им птицу. Та начинает пищать, дергаться, встряхиваться и пытаться свалиться с рук.

А потом затихает… Лишь смотрит на нас блестящими бусинками и не шевелится… Дышит…

Аккуратно доносим его до избы. Машкиной, та ближе, да и ее мамка, теть Дуся, завсегда гостям рада.