Бринс Арнат. Он прибыл ужаснуть весь Восток и прославиться на весь Запад

– Из чего же нам было строить лестницы и осадные башни? Мы и так вырубили все окрестные сады, за двадцать лье бревна таскали! А много ли толку от тех кораблей, что у вас остались, адмирал? Лучше бы мы их на обогрев пустили: египетские плоскодонки продолжают вплывать в морские ворота Аскалона невестой под венец!

Жерар даже шеей побагровел, надул пунцовые щеки и медленно, сквозь усы процедил:

– А ваши осадные башни на что сгодились? В арабские серали с них подглядывать? Что я могу с килевыми кораблями на этом мелководье? Удобной гавани здесь нет, к берегу подойти невозможно, не могу же я блокировать все взморье дюжиной суденышек.

Латиняне окружили Аскалон в февральские календы, но подготовку к захвату начали годы назад: со всех сторон окружили город крепостями и заградили сухопутное сообщение с Египтом, возведя в заброшенной филистимлянской Газе мощную цитадель. Никто не сомневался, что последний оплот Фатимидов на побережье Палестины падет в первый же месяц. Никто, кроме наглых обитателей города, у которых оказались нескончаемые запасы пищи и питья. Из-за их упрямства франки третий месяц сусликами торчали в песчаных дюнах. В феврале и марте на ветреном морском побережье у воинов в металлических хауберках от стужи зуб на зуб не попадал, палатки и шатры не просыхали от дождей и пришлось вокруг них вырыть канавы, иначе ливневые потоки смыли бы с собой весь лагерь. Весна принесла мучительное разнообразие – ночью солдаты по-прежнему тряслись от холода, зато днем солнце пустыни нещадно раскаляло металл доспехов. Помимо того, добавилась отвратная вонь от скопившегося вокруг лагеря мусора. Хоть рыцари поотважней и ополаскивались в морских волнах, но у многих началась потница и замучили вши. Все пространство между палатками смердело отхожими местами, провиант доставлялся с перебоями, питаться приходилось всухомятку, так как не хватало дров для костров, людей жалили скорпионы и змеи, шакалы и лисы упорно откапывали разлагающиеся лошадиные крупы, песок в полусыром хлебе скрипел на зубах, забивался в глаза и под ржавеющие от едкой морской влаги доспехи. Того и гляди, в лагере появится какое-нибудь поветрие. А наглые жители Аскалона продолжали с недоступных укреплений издеваться над попыткой христиан взять с суши открытый с моря порт.

Все это, конечно, можно было вытерпеть ради конечного торжества Господа, но безнадежная и бессмысленная затея надоедает вдвое быстрее многообещающего почина, и многие владельцы фьефов давно втайне рвались в собственные владения. Однако никто не был готов сдаться первым. Поэтому стратеги короля задумчиво изучали бушующие волны, бастионы в пятьдесят локтей высотой и бесполезные осадные машины. Король заложил большие пальцы за пояс, обвел взглядом баронов, привел последний довод:

– Друзья, вражеская гавань внутри наших земель – это не только острый меч у самого нашего горла, это еще и дыра в нашем кармане! Пока у египтян имеется Аскалон, наши порты будут терять прибыль от торговли с Африкой.

Бароны тоскливо засопели: торговлю рыцари, разумеется, презирали, пусть ею итальяшки мараются, но львиная доля доходов королевства поступала именно от пошлин на товары магометанских торговцев. Короля поддержал Великий Магистр госпитальеров де Пюи:

– Продолжим осаду, ваше величество, Аскалон – как твердая пробка, запирающая в сосуде блаженное вино. Стоит нам откупорить ее – и Египет наш. Халифат так слаб, что, если мы не возьмем его, он падет в жадные лапы Нуреддина.

Из-за спин знатных баронов послышался спокойный хрипловатый голос:

– На Пасху с весенней навигацией прибудет множество кораблей с паломниками.

– Договорите вашу мысль, мессир Шатильон, – любезно помахал пальцами Бодуэн. Король всегда проявлял учтивость даже к самому ничтожному шевалье, неизвестно как затесавшемуся в его свиту.

– Всех годных к военному делу богомольцев нужно доставить сюда, нам на помощь, – невозмутимо и неторопливо рассуждал Рейнальд, словно короля не окружало великое множество преданных и высокородных вассалов, чьи заслуги давали им право первыми додуматься до разумного совета.

Мысль была неплохая, но в глазах баронов ее непоправимо портило то, что высказал ее выскочка-француз из далекой Антиохии, внезапно объявившийся в королевском лагере. Поэтому Онфруа II де Торон повернулся к Шатильону спиной и справедливо указал:

– Многие паломники пребывают в Утремер в состоянии умиления и раскаяния и могут не согласиться воевать с сарацинами вместо того, чтобы отмаливать свои грехи по святым местам.

– Согласятся, если не оставить им выбора и если королевская казна оплатит каждый день участия в осаде, – Рейнальд решительно протиснулся вперед, тем самым добавив к вызывающей речи непочтительные манеры. – И все корабли, на которых приплыли паломники, тоже следует перегнать сюда, на это побережье.