Бринс Арнат. Он прибыл ужаснуть весь Восток и прославиться на весь Запад

– В таком случае мои новости покажутся вашим ушам сладостными, как предвечерняя азана муэдзина. Дорогой друг, аль-Малик укрывателей истины поручил мне вести с халифом переговоры о мире, так что нам необходимо срочно вернуться в Аль-Кахиру. Я открою вам сердце без утайки: у нас имеется еще одна причина гнать коней. Вы ведь знаете, что мои сны, как правило, вещие? Так вот, во сне я видел, что главному визирю халифа, вашему отчиму и нашему замечательному повелителю, осталось жить совсем недолго. А если бы, допустим, ибн Саллар, этот острый и верный Меч Ислама внезапно скончался, – а ведь никто не удивился бы, если внезапно скончается человек, проводящий дни и ночи в распутстве и сладострастии? – то именно вам, мой благородный друг, пришлось бы заменить нашему драгоценному халифу этого полного пороков, недостойного курда-суннита. Я надеюсь, что, став визирем, вы вновь обретете все приятности жизни!

Выехав беспрепятственно из окружения неверных, Усама опустил поводья и отравленной стрелой полетел в сторону Аль-Кахиры, не бросив на покинутый Аскалон ни единого прощального взгляда:

– Поторопимся, мой дражайший Аббас, поторопимся. Все в мире решает судьба, и человек – только муравей, сухой листок, гонимый ветром событий. Но иногда, для того чтобы поднялся попутный листку ветер, старому Усаме приходится взмахнуть полой своего халата.

Бодуэн смотрел вслед всадникам, пока сарацины не скрылись за холмами и ветер не занес в песке следы их коней.

По совету Шатильона италийские суда на Пасху доставили паломников из Яффы и Акры, но для успешного штурма этих непривычных к оружию вилланов не хватило, а едва они провели на пустынном берегу достаточный срок, чтобы заработать обещанные им деньги и индульгенции, как принялись тяготиться нескончаемой осадой. Капитаны кораблей тоже не желали терять драгоценное время летней навигации на патрулирование аскалонского побережья. Первой благое дело под покровом ночи покинула трирема «Серениссима», недаром над ее кормой реял девиз «Non aspetto! – Не жду!». Прочие судовладельцы сходили с ума, представляя себе выгодные фрахты, достающиеся ее капитану, известному пройдохе Антонио, пока они бесприбыльно торчат в водах Аскалона, подобно евнухам у дверей гарема. Одна за другой галеры покидали рейд. А едва последний венецианский корабль скрылся за горизонтом, как море застлали египетские паруса, и во вражескую гавань беспрепятственно вплыли семьдесят фатимидских судов из Александрии, до кормы заполненных припасами и оружием.

Еще три месяца миновало в бессильном разглядывании гигантских бастионов.

У жителей Аскалона уже вошло в обычай нагуливать себе аппетит перед ужином, прогуливаясь вдоль парапетов укреплений и посмеиваясь над маджнунами – дурными франджами, томящимися на палящем солнце в зловонном лагере.

К августу изнемог даже упорный, как вол, Бодуэн. В несчетный раз объезжая стены города, он с бессильной досадой рассматривал из-под ладони вражьи куртины. В хвосте свиты понуро трусил на похудевшем Баярде Рейнальд. Почти четыре месяца он провел под стенами Аскалона, но случая отличиться и обрести благосклонность короля все не представлялось. Его догнал и учтиво окликнул скакавший следом тамплиер:

– Я слышал, мессир, вы из Антиохии? Могу ли я узнать у вас о здоровье благородной княгини?

– Вот не знал, что тамплиерам разрешено интересоваться женщинами, – прищурился Рено. – С большей нежностью ее тут вспоминал только басурманский эмир.

– Княгиня Антиохийская когда-то спасла меня от позорной казни.

Рено взглянул на тамплиера с уважением:

– Как это вы умудрились заслужить позорную казнь с такими учтивыми манерами?

– Тот случай помог мне их приобрести. Сержанту-тамплиеру оказалось достаточно нарушить дисциплину и уронить честь ордена. Я не сдержался и из-за пары обидных слов скрестил мечи с задиристым пажом ее светлости. Наш сенешаль уже закинул веревку на дерево, и только княгиня удержала де Монбара, не устрашившись даже его меча. Я не боюсь смерти, но не так должен погибнуть брат ордена.

Храмовник сказал это просто, без напыщенности или хвастовства. Протянул руку Рейнальду, Шатильон склонился с седла, ответил крепким рукопожатием:

– Рад свести знакомство с висельником. Так это вас Вивьен подначил? Неисправимый забияка. Если вернусь в Антиохию, непременно снесу ему голову.

– Конечно, вернетесь. Передайте тогда княгине, что спасенный ею Симон навсегда остался благодарен ей. Хоть мне и не следует обращать внимание на женщин, но я не мог не заметить, что она прекрасная дама.

– Это бросается в глаза. Я вот тоже так считаю, потому и прибыл сюда – просить короля дать согласие на наш брак, но мне все не представляется случай отличиться и снискать такую милость.

Рено похудел, оброс черной щетиной, глаза покраснели и слезились от недосыпа и песчаного ветра. Все устали и отчаялись. Король вот-вот снимет осаду. И что тогда? За неудачную кампанию никто не станет награждать рукой самой владетельной принцессы Утремера. Тамплиер не отвечал, сгорбился в седле и продолжал рассматривать необоримые фортификации.