Бринс Арнат

Серебряная вилочка выпала из рук Констанции, звякнула о блюдо. Усы Ральфа де Мерля победно затопорщились. Сен-Жиль отбросил кость с мясом, рыгнул, вытер руки о волосы. Шатильон на своем низком месте молча уставился в кубок, охватив его с такой силой, что побелели костяшки. У жениха Эмергарды ни на что другое и не было права. Констанция ответила, надеясь, что голос ее не сорвется и не задрожит:

– Ваше величество, мессир Ральф де Мерль – достойный рыцарь, я глубоко польщена оказанной мне честью и, если бы не была обязана испросить совета василевса, согласилась бы немедленно.

Король ответил непривычно жестко:

– Мадам, у вас было три года выбирать и решать самой. Теперь в качестве вашего сюзерена и опекуна я решил за вас и уже обещал вашу руку благородному барону де Мерлю. А что касается ромейского императора – если бы вы придавали такое значение его советам, Жану Соррентскому не пришлось бы от стыда за полученный отказ в монастырь прятаться. Мы такого не допустим. – Повернулся к Ральфу: – Мессир, будьте уверены, наша добрая и покладистая Констанция выйдет за вас, даже если нам придется волочить ее к алтарю. Я не покину Триполи, не заключив этого брака.

Сен-Жиль перегнулся через стол, громко икая, просипел:

– Ральф, дружище, если вы хотите спокойно пить из собственного кубка, остерегитесь брать жену из этого гадюшника.

Констанция с трудом дышала. Она явилась сюда, рискуя своей жизнью и жизнью своих людей, чтобы оказать поддержку и уважение семье. А Бодуэн поймал ее в ловушку и пытается обращаться с независимой княгиней Антиохии как с дочерью мелкого вассала. Да, Изабо права, он уже не тот деликатный юноша, которого надо было уговаривать вытребовать у матери отцовский трон. Но и Констанция нынче способна постоять за себя:

– Мессир де Мерль, я уверена, вы не станете ловить короля на слове и позволите мне самой распорядиться собой.

Рыцарь дернул огромным кадыком, задвигал кончиком длинного носа, на подбородке повисла капля жира:

– Мадам, моя любовь к вам так велика, что я не в состоянии отказаться от своего счастья. Нам, как верным вассалам, остается только выполнить волю его величества, и клянусь, я не пожалею усилий сделать вас счастливой.

Годиэрна пробасила:

– Ну раз так, выпьем за еще один благодатный брак в нашей дружной семейке! Жаль, Иовета у нас аббатиса, а то бы мы и ее на всю жизнь осчастливили!

Восковая свеча на краю пюпитра переписчика трещала и мигала в затхлом воздухе монастырского скриптория, ее огонек двоился в немигающих кошачьих глазах Шатильона.

– Мессир, я позвала вас, чтобы поблагодарить за защиту в пути

Он усмехнулся, видимо, презирая жалкий предлог, она быстро продолжила:

– И потому, что мне нужно решать, как поступить

Рено листал оставленную писцами книгу, но тут замер, молча уставился на Констанцию. Она поспешно пояснила:

– Меня собираются выдать замуж за Ральфа де Мерля. А он мне отвратителен.

Взметнул брови, невозмутимо спросил:

– Вы хотите, чтобы я его убил? – так спокойно, как будто не находил ничего особенного в подобной просьбе.

– Хочу, да, хочу, – Констанция засмеялась коротким злым смешком, тыльной стороной руки растерла слезы по лицу, – но только не вздумайте никого убивать, это погубит нас обоих.

– У меня много пороков, но я точно не трус.

– Рейнальд, мне не это нужно. Мне нужен тот, кто навсегда сможет меня ото всех защитить. Если я сама его себе не выберу, мне этого Ральфа навяжут, или Суассона, или Жана Соррентского. Да мало ли желающих?!

Он слушал, не перебивал, в приоткрытом вороте шемизы спокойно поднималась и опускалась грудь, казавшаяся в полутьме темной, как у нубийца. Ее так тянуло дотронуться до него, что голова кружилась. Глядя на отражения свечи в его зрачках, попросила тоненько, надеясь, что в полумраке не видно, как стыд выжег щеки:

– Женитесь на мне, ваша милость. Прямо сейчас. – Он молчал, и она обреченно, как прыгнувший в бездну, продолжила падать: – Мы можем пойти в часовню, вызвать священника и обручиться не откладывая.

Он уставился на нее завороженно, не моргая, словно на огонь засмотрелся. С невольным всхлипом, потому что перехватило дыхание, Констанция торопливо прибавила:

– Всем придется смириться с нашим браком.

Делала вид, будто предложила простую шалость, а ответа ждала, как смертник – помилования. Он медленно поднял руки, она подалась к нему, но он не обнял ее, а сцепил их за затылком, перевел взгляд в сторону, сощурился, напряженно сведя брови и закусив губу. Что тут думать-то? Может, он не верил ей? Неужто все же предпочитал Эмергарду? Уже не притворяясь, что ей все равно, принялась страстно убеждать:

– Вам никогда больше не придется сидеть на нижнем краю стола. У вас будет стол и постель, и в постели буду ждать вас я, я рожу вам детей. Вы станете ровней любому.

Он вздрогнул, словно стряхнул наваждение:

– Не в том случае, если мы сделаем это скрытно. Я же говорил, что не буду в потайную калитку прокрадываться. Нам нужно согласие его величества.