Британские дипломаты и Екатерина II. Диалог и противостояние

Кэткарт полагал, что предпринятый им шаг позволит «склонить двор к согласию» на его предложения касательно союза974

. Он заметил также, что вниманием Орлова пытаются воспользоваться многие приближенные к императрице лица. «Граф Григорий Орлов небрежен и откровенен, но доступен хитрым и интригующим личностям, – докладывал посол госсекретарю. – Образ жизни его рассеянный; он чужд всяким честолюбивым намерениям. Его значение усиливается по мере того, как ослабевает влияние министров, и так как он от времени до времени проводит перед императрицей различные вопросы в пользу своих друзей, то он приобрел репутацию верного покровителя»975

.

Примечательно, что Кэткарт отметил смелость и решительность Григория Орлова, проявленные им во время чумы в Москве осенью 1771 г. «Сегодня утром граф Орлов говорил мне, что по его убеждению, главнейшее несчастие в Москве состоит в паническом страхе, охватившем как высшие, так и низшие классы жителей, а также в происходившем от того беспорядке и недостатке правильных распоряжений, почему он и намеревается отправиться туда завтра утром и попытаться принести там возможную пользу», – сообщал Кэткарт в Лондон 20 сентября 1771 г. Посол обращал внимание на то, что императрица была чрезвычайно расстроена бедствиями своих подданных в Москве и «низким поступком» дворянства и знатных лиц, которые покинули город, «предоставив его в жертву всякого рода несчастий»976

.

Как отмечал историк XX в. П. Алефиренко, большинство помещиков уехало из Москвы в свои дальние имения, оставив дворовых людей на произвол судьбы. Работные люди мануфактур голодные бродили по улицам без работы, т.к. по распоряжению правительства многие мануфактуры были закрыты. Крепостных рабочих «строго-настрого запрещалось выпускать с фабрик». Положение мелких торговцев и ремесленников было не легче. «Ремесленники не могли сбывать своих изделий из-за карантина, цены же на съестные припасы быстро росли»977

. Покинутый властями народ, оказавшись без денег, еды, работы и медицинской помощи, взбунтовался. 16 сентября 1771 г. начался т.н. чумной бунт.

В своих депешах Кэткарт в подробностях сообщал о событиях в Москве. «Народ, покинутый властями и доведенный до отчаяния усиливающейся опасностью и бессмысленными распоряжениями полиции, взбунтовался, – писал Кэткарт в Лондон 27 сентября 1771 г. – Архиепископ, человек благовоспитанный и умный, видя опасность, происходящую от того, что целые толпы уже зараженного народа принимают причастие вместе с другими и, согласно обычаю греческой церкви, при этом употребляется одна и та же ложка для всех, сделал некоторые распоряжение, возбудившие неудовольствие … приказав убрать любимый чудотворный образ и запечатать кружку». Это еще больше возмутило людей. «В народе произошло волнение, стали кричать, что митрополит грабит церковь и святотатствует; ударили в набат, народ сбежался и огромные толпы направились к митрополиту, напали на его дворец, уничтожили все, что нашли в нем, кроме погребов, откуда выпили все вино, но самого его не нашли, так как он спасся в монастыре … Колокола звонили всю ночь, и было совершено много злодейств; поутру народ направился к монастырю, где в это время архиерей служил обедню … Злодеи увлекли архиерея из алтаря и жестоким образом убили его … Затем они бросились на полицейские больницы для зачумленных, вывели оттуда больных, поклялись умертвить всех докторов, фельдшеров и пр. и стали хоронить мертвых в греческих церквях»978.

Против восставших, – свидетельствовал посол, – был выдвинут отряд войск, но они «побили камнями офицера, начальствовавшего над этим войском. Тогда по ним был открыт огонь, и они рассеялись». Число убитых достигло нескольких сотен человек. Главные зачинщики были взяты под стражу, однако город не успокоился, и «многие толпы, числом до ста, продолжали ходить по улицам». Кэткарт приводил сведения о том, что в Москве и в окружающих ее деревнях умирало до 900 человек в день. Дипломат почему-то счел «единственным благоприятным признаком» тот факт, что болезнь поражала лишь низший класс населения, и это, по его мнению, доказывало, что воздух еще не заражен и те, «которые ведут более удобный чистый образ жизни, не подвержены опасности». «Нездоровая пища, употребляемая во время летних постов, а также теснота и нечистоплотность жилищ низшего класса русского народа в течение сырых и теплых летних месяцев, постоянно производит … злокачественные болезни, ограничивающиеся этим классом, но не заражающие высшие слои общества», – заключал посол979.