Брюсов Орден. Ради лучшего будущего (СИ)

Кстати, рано радуетесь, господа жандармы. Пусть у нас и явный сбой, но инерцию потока времени никто не отменял! Чтобы закрепить чудесное спасение вашего драгоценного сосуда царственной крови, нужно было расколоть пузырек гранаты – а он остался у Полины, в каком бы году она сейчас ни пребывала.

Непроизвольная попытка растянуть разбитые губы в злорадной улыбке. Удар в ответ.

– Почему на вас мундир николаевских времен?

О, дошло до нашего жирафа. Только вот от этого ни разу не легче – правду все равно не расскажешь…

– Достался от батюшки…

– И ничего лучше, чем надеть его, собираясь в столицу, вы не придумали?

– Увы…

Удар. Когда уже этот проклятый унтер устанет махать кулачищами?!

– С кем вы контактировали в столице?

– С Пушкиным Александром Сергеевичем!

Удар. И еще удар. Но ведь чистую же правду выдал, Уроборос вам в задницу! И это я еще Данзаса с д’Антесом не упомянул! И покойного Ковальского до кучи! Впрочем, здесь, в 1881-м, они все давно покойники… Или д’Антес еще жив? Не помню…

Опять удар. А сейчас-то за что? Ничего же не сказал! Или я прослушал очередной идиотский вопрос?

Удар. Удар. Удар. Темнота.

* **

– Имена членов Исполнительного комитета?

– Я… не знаю… никакого комитета…

Удар.

– Кто передал вам бомбу?

– Никто… Я же говорил…

Удар.

– В чем смысл нелепого маскарада с мундиром времен прошлого царствования? Это какой-то символ? Условный сигнал? Что?

– Нет никакого скрытого смысла…

Удар. Удар.

– Прекратить!

Кулак унтера неподвижно замер в сантиметре от моей давно уже превращенной в кровавое месиво скулы – контроль, которому бы позавидовал иной мастер восточных единоборств.

– Что здесь происходит?

Полковник суетливо обернулся на голос. Как смог, скосил туда глаза и я: в дверях стоял увешанный золотыми аксельбантами генерал – все того же, жандармского ведомства, будь оно неладно!

– Произвожу допрос злодея, ваше превосходительство, – вытянувшись, насколько только позволяла это сделать его незаурядная комплекция, доложил полковник.

– Ну и как успехи? – последовал вопрос.

– Покамест молчит, сволочь, – развел руками «мой» жандарм. – У них, в этой так называемой «Народной воле», сие – обычное дело! Ну ничего, он у меня еще соловушкой запоет…

– Оставьте нас, – скривившись, перебил его генерал. – Вон отсюда! – рявкнул он, заметив, что полковник не спешит исполнять распоряжение. – Все вон, живо!

– Слушаюсь, ваше превосходительство!

Полковник, унтер и весь допрос тихой мышкой просидевший в углу стенографист поспешно удалились. Дождавшись, пока дверь за ними с грохотом захлопнется, генерал неспешно подошел ко мне, встал, заложив руки за спину и с искренним интересом принялся меня разглядывать. Все, на что я оказался способен в ответ – ненадолго поднять на жандарма злые глаза – но скоро без сил уронил голову на плечо.

– Любопытный мундир, – помолчав с минуту, проговорил жандарм. – Что, сударь, машина времени сломалась? – спросил он затем с кривой усмешкой.

Вздрогнув, я снова взметнул взгляд на жандарма – тот как раз сунул мне под нос свою правую руку. На среднем пальце, почти незаметное для непосвященного, сидело кольцо. Точно такое же, как и то, что носил я сам.

Глава 24

г.Санкт-Петербург, 2 (14) марта 1881 года

3849-е санкционированное вмешательство в поток времени (сбой)

– Ну и объясните мне, любезный Алексей Дмитриевич, за каким, как у нас говорят, Уроборосом нашему Ордену понадобилось убивать Государя Императора? – сухо поинтересовался генерал.

– В наше время тоже так говорят… – на моем лице промелькнула легкая ухмылка, тут же, правда, изгнанная прочь болезненным спазмом.

Я возлежал на пуховой перине, со всех сторон обложенный подушками – буквально утопая в этом постельном великолепии. Мои скулы и подбородок были густо вымазаны какими-то едкими мазями, на лбу покоилась холодная повязка примочки, которую каждые полчаса меняла на новую молчаливая пожилая женщина в черных одеждах – про себя я называл ее «монахиней». Пахло спиртом, медом и какими-то травами.

В качестве обезболивающего меня поили горьким отваром, в котором я заподозрил было опиум (а чего еще прикажете ожидать от просвещенного XIX века?) и поначалу всячески пытался от него отвертеться, но меня успокоили, сказав, что это настойка из смеси белены, каннабиса и ивовой коры. Не то чтобы сие чудо народной медицины совсем не помогало – возможно, без него все было бы еще хуже – но малейшая попытка пошевелить головой все равно вызывала в моем мозгу взрыв бомбы – вероятно, подобной той, что предназначалась Александру II – а каждое произнесенное слово отдавалось в челюсти ударом когтистой лапы.

К тому же из-за последствий взрыва ли, а может, из-за упомянутой дурман-травы, мысли мои затейливо плутали и путались, когда же усилием воли я пытался хоть как-то сосредоточиться, это снова отдавалось болью – добро хоть не резкой, как при физическом движении, а тягучей и тупой, но «зато» долго потом не отступающей.