– Ну ладно. – Спендер налил себе еще виски. – Я тоже буду с тобой откровенным. Билли не знает. Бандит Билли не знает, в чью пользу счет. Он думает, что контролирует ситуацию. Но он давно уже ничего не контролирует. Понимаешь, о чем я?
– Нет. Объясни.
– Все очень просто. Да, я его крупно подставил. Бандит еще не понимает, как все серьезно. Но очень скоро поймет. И тогда он поймет, что надо было со мной обойтись по-другому. Но будет уже поздно.
– Что ты сделал? Спендер улыбнулся.
– У меня все готово. Я сделал себе новый паспорт и все бумаги. – Спендер выложил документы на стол. – Я стану кем-то другим. Новый паспорт – новый человек.
– Что ты сделал с Билли?
– Я его заказал. И его должны грохнуть. Павлин не знал, что сказать.
– Может, все-таки выпьешь?
Павлин вдруг увидел себя словно со стороны. Увидел парня с пистолетом в руке. Рука заметно дрожала. И Павлин понял, что совершил ошибку. Не надо было ему доставать пистолет.
– А тебя не огорчает, как ты живешь? – спросил Спендер.
– Что?
Павлин никак не мог сосредоточиться. Голова как будто наполнилась чернотой, перед глазами все поплыло. Его цель превратилась в зыбкий силуэт, смазанный по краям.
– То есть если это вообще можно назвать жизнью? Павлин пытался удержать пистолет, но теперь он не знал,
куда целиться. Ему казалось, что они там не одни. Что там был кто-то еще.
– Блин, – сказала Тапело. – Помехи пошли, да? Шум? Причем очень неслабый.
Павлин как будто ее и не слышал.
– Ну, чего? – спросил Спендер. – Теперь ты все знаешь. Будешь меня убивать?
– Ты так торопишься умереть? – спросил Павлин.
– Мне уже все равно. Я заразился. – Спендер указал на закрытые зеркала, но Павлин пока что не мог сопоставить одно с другим. Он был смущен и растерян, и слова о болезни заставили его задуматься о своем собственном состоянии.
– А ты тоже, смотрю, подхватил эту заразу? – спросил Спендер. – Да, похоже на то.
Свободной рукой Павлин взял со стола фотографию. Посмотрел на нее. И завис.
– Что-то не так, дружище?
– Лицо…
– Ничему нельзя доверять. Вот что самое поганое. Все теряется, и ничего уже не восстановишь и не сохранишь. Нет ничего постоянного, закрепленного. А что будет дальше? К чему мы придем? И куда нам идти?
Павлин оторвался от фотографии. Он посмотрел на Спендера, а потом повернулся к зеркалу. Полотенце упало на пол, и зеркало было открыто. Павлин увидел свое отражение. У него в голове вдруг возник странный шум, и в этом шуме он различил слова:
– Ну что, будешь меня убивать? Это был голос его мишени.
Он повернулся к своей мишени.
– Знаешь, дружище, сдается мне, что один из нас точно не выйдет отсюда живым.
Его мишень поднялась из-за стола. Что-то было неправильно. Павлин это чувствовал. Он смотрел на свою мишень, а в голове засела нелепая мысль, что он смотрит на себя самого, что это он сам стоит там, перед ним, и что теперь он тоже стал мишенью. У Павлина в руке был пистолет. И у того – другого – тоже был пистолет.
– Да, впечатляющее представление.
Кто это сказал? Два пистолета целились друг в друга сквозь рябящую пелену зеркального стекла. Шум проник сквозь стекло, и один из пистолетов выстрелил. Или, может быть, выстрелили оба. Тот, кто стрелял, попал в цель. Там была кровь. Много крови. Она разбрызгалась по столу и по стульям, затянутым целлофановой пленкой. Тот, кто стрелял, ощутил внутри странную пустоту. Как это бывает, когда умирают все чувства.
И что теперь?
Тот, кто стрелял, взял со стола паспорт. Открыл. Внутри была вклеена фотография. Его собственная фотография. Там было имя. Джон Павлин. Да, именно так. Тот, кто стрелял, убрал паспорт в карман.
– Погоди, – сказала Тапело. – Что с тобой?
Тот, кто стрелял, взял со стола шляпу. Из коричневой кожи, с плоской тульей и загнутыми полями. Он надел ее на голову. Точно его размер. Он забрал и фотографию. На фотографии тоже был он. Тот, кто стрелял, вышел из дома-прицепа. На улице было уже темно. На небе светила луна. Полумесяц. Луна как будто мерцала.
– Что происходит? – спросила Тапело.
Те двое парней теперь стояли у прицепа. Один из них кивнул тому, кто стрелял. Там были еще какие-то люди. Они все смотрели на него. На его правую руку.
– Павлин! – сказала Тапело.
В правой руке он держал пистолет. Тот, кто стрелял, вышел за территорию лагеря, и теперь в темном и тусклом гостиничном номере стало тихо. Я не знала, что говорить – что тут можно сказать. Тапело сидела, склонив голову.
И больше Павлин не сказал ни слова.
Желтые цветы на обоях, их шелковистые черные сердцевинки, зеленые стебли, обвивающие друг друга, побеги и листья. Мои пальцы, сдвигающиеся по сплетению стеблей. Куда ведет каждый стебель, откуда он начинается, от какого корня – к какому цветку? Пальцы следуют за изгибами стеблей – или пытаются следовать – и теряются в нагромождении деталей. Возможностей и невозможностей.
– Может, пойдем погуляем? – предложила Тапело.
– Нет.
– Да ладно тебе, Павлин…
– Нет. Мы будем ждать здесь.