Бросок на Альбион

«Юные воины идут на святое дело и не хотят признаться самим себе в том, что ведет их на Альбион жажда славы, подвигов, почестей и богатств. В этом они ничем не отличаются от нас. Мы тоже воевали за святое дело. Мы мстили врагам своим. Мы думали, что месть, кровь, смерть оправданы, Я так думал. Пока не пришел сюда. Человек остался прежним – каким и был всегда. Он так же жаждет крови, он с той же наивностью ищет себе оправдание. Вильгельм, коварный человек, нашел могучее оправдание для всех. Они поверили, что идут на святое дело. Почему они поверили, Господи? Неужели они действительно в это поверили? Но если они поверили, Господи, значит, кто они, кто мы? Но если они не поверили, то кто они, кто мы? – Лицо Херлуина в слабом мареве свечи неожиданно просветлело: – Да, все мы – люди. Грешники. И хорошо, если нагрешив, хоть кто-то из нас сознается в этом самому себе. Успевает сознаться. Я грешил, я сознался. Я понял, что оправдать смерть невозможно ничем. Даже – палачу. И поэтому я пришел сюда, чтобы отсюда пойти к тебе Господи. Я – иду. Молодые воины идут воевать. Поймут ли они, успеют ли понять, что убивать, грабить грешно? Почему им нужно все на себе испытать? Потому что они – люди. И если ты, Господи, таким породил человека, значит так надо ему, человеку».

Всю ночь не спал Херлуин, уже утро прорвалось сквозь узкое окно в келью, уже взошло солнце. Тот день был печальным для основателя монастыря: слегла его матушка, заболела и уже не поднялась.

«Он был так похож на тебя!» – шептала она в тихом бреду. Он не понимал, о чем она говорит. И не задумывался над этим.

А Вильгельм уже собрал свою армию, а в городах, и селениях Франции все настойчивее, громче, призывнее звучала «Песнь о Роланде».

Аой!

ШТОРМ

«Являющийся случай трудится, когда правитель чем-либо озабочен, и умирает, когда правитель опозорен».

Го Юй.

В устье маленькой реки Див, в уютной гавани готовые ринуться в море боевые корабли и грузовые суда ждали попутного ветра. Был конец августа. Противный ветер дул и дул с северо-востока, в лагере скучали воины, в монастыре Бек грустил, обремененный хозяйственными заботами и тяжкими думами Херлуин. Он ничего уже не ждал от судьбы, от людей, от Бога и от самого себя, он доживал свой век в тревоге, никого, однако, не обвиняя, не кляня. Чуть позже, когда из Англии начнут поступать сведения о событиях, изменивших судьбу народов огромного острова и явившихся провозвестниками других великих событий в Европе, основатель монастыря Бек успокоится душой, смирится со всем, смирится.

Вильгельм Нормандский тоже страдал в те дни. Каждые сутки, проведенные армией в гавани реки Див, отнимали у него деньги, продукты, разлагающе действовали на воинов. Для воина бездействие опасно. Для армии оно – губительно. Ветер дул и дул с северо-востока. Дюк работал в эти дни, как никогда в жизни. Он сделал все, чтобы войско не разложилось изнутри, чтобы люди от скуки не занялись мародерством; это было бы приговором всей кампании.

Прошел месяц.

Наконец ветер изменил направление. Лагерь мгновенно ожил.

Военные корабли, изящные, стремительные, с закругленными носами и кормами, с небольшими платформами для лучников на носах, подняли якоря, и огромная флотилия из 700 однопарусных судов вышла из гавани. За боевыми кораблями последовали 1000 грузовых судов, тяжелых, вместительных. Без них на такое дело не рискнул бы пойти ни один, даже очень легкомысленный человек.

– Мы накажем клятвопреступников! Мы разгромим их! – кричали тысячи голосов, и с берега им вторили эхом провожающие:

– Накажите! Не жалейте!!

Очень громко кричали люди, вспугнули они южный ветер, заметался он по неширокому заливу, вздыбил штормовую волну. Нормандцы, осевшие после Роллона на французской земле, давно уже забыли, как их славные предки на легких крепких судах ходили по всем буйным северным широтам Европы. Забыли нормандцы морское дело. Шторм сильно потрепал их флот. С большим трудом Вильгельму удалось избежать более серьезных потерь и укрыться в устье Соммы на якорной стоянке монастыря святого Валери.

Побитые бурей воины возроптали: видно, Господь Бог против нашего дела, если Он послал такую бурю! Вильгельм, скрывая истинные потери, приказал похоронить несчастных в тайне ото всех, а чтобы хоть как-то успокоить людей, не дал разгореться страстям, страху, увеличил паек и ежедневную порцию вина. Но гибель товарищей томила души оставшихся в живых.

«Безрассудно желание человека захватить чужую землю. У нас ничего не получится. Мы погибнем в волнах пролива, либо в битвах», – так говорили воины, а шторм шумел, а ветер противный дыбил волны, ворошил море.

Вильгельм держался спокойно. Он приходил в церковь святого Валери, подолгу молился, выходил, смотрел на петуха, вертевшегося на колокольне, и ждал, когда же гордый петух повернется туда, куда хотел Вильгельм, когда же покажет людям, что ветер подул с юга.

Шторм не утихал.