Бруклин

Эйлиш спросила у Дианы и Патти о Западной двадцать третьей, показала им адрес. Они объяснили, что Западная означает к западу от Пятой авеню, а номер дома указывает на расположение магазина между Шестой и Седьмой. Девушки расстелили по кухонному столу карту, удивляясь тому, что Эйлиш никогда не бывала на Манхэттене.

– Там чудесно, – сказала Диана.

– Пятая авеню – райское место, – подтвердила Патти. – Я бы все на свете отдала, чтобы там жить. Вот бы выйти за богача с особняком на Пятой авеню.

– Да хоть и за бедняка, – сказала Диана. – Был бы особняк.

Они рассказали Эйлиш, как добраться подземкой до нужного места, и она решила отправиться туда в следующий свой неполный рабочий день.

Пятничный вечер был уже близко, а Эйлиш все не могла заставить себя спросить у мисс Мак-Адам и Шейлы Хеффернан, собираются ли они на танцы, при этом она сознавала, что, предпочтя компанию Дианы и Патти, совершит что-то вроде предательства, да и потратиться ей, наверное, придется сверх меры, поскольку сначала они отправятся в ресторан. А ей еще и новую одежду, отвечающую их стилю, придется купить.

Вернувшись в пятницу с работы, Эйлиш вышла на кухню к ужину с носовым платком в руке и предупредила всех, чтобы никто не подходил к ней слишком близко, потому что она простудилась и может кого-нибудь заразить. Затем громко высморкалась, а во время еды усердно шмыгала носом. Неважно, думала Эйлиш, поверят ей или нет, простуда – лучшее оправдание для отказа от танцев. К тому же она даст миссис Кео повод поговорить о зимних немочах – любимейшая ее тема.

– Вот, например, ознобление, – тут же начала домовладелица, – с ним нужно быть очень осторожной. Для меня в вашем возрасте оно было настоящим бичом.

– Думаю, в вашем магазине, – сказала, повернувшись к Эйлиш, мисс Мак-Адам, – каких только микробов не водится.

– Микробов и в офисах хватает, – возразила мисс Кео, взглядом дав Эйлиш понять, что проникла в намерение мисс Мак-Адам унизить ее, продавщицу.

– Но никогда же не знаешь, кто может…

– Хватит уже, мисс Мак-Адам, – прервала миссис Кео. – Наверное, в такой холод самое лучшее для нас – пораньше ложиться спать.

– Я всего лишь хотела сказать, что, как мне говорили, в «Барточчис» стали появляться цветные, – заявила мисс Мак-Адам.

На миг наступило молчание.

– Я тоже об этом слышала, – негромко произнесла Шейла Хеффернан.

Эйлиш смотрела в тарелку.

– Что же, они нам могут не нравиться, однако негры сражались в войне за океаном, не так ли? – спросила миссис Кео. – И там их убивали точно так же, как наших мужчин. Я всегда это говорю. Если они нам нужны, никто против них не возражает.

– Но я не хотела бы… – начала мисс Мак-Адам.

– Мы знаем, чего вы не хотели бы, – снова перебила ее миссис Кео.

– Я не хотела бы обслуживать их в магазине, – настояла на своем мисс Мак-Адам.

– Господи, да и я тоже, – сказала Патти.

– Вам что, их деньги не нравятся? – поинтересовалась миссис Кео.

– Они очень милые, – сказала Эйлиш. – И некоторые прекрасно одеты.

– Так, значит, это правда? – спросила Шейла Хеффернан. – Я думала – шутка. Ну ладно. Проходить мимо «Барточчис» я согласна, но только по другой стороне улицы.

На Эйлиш вдруг накатило бесстрашие.

– Я скажу об этом мистеру Барточчи. Он ужасно расстроится, Шейла. Вы и ваши подруги известны там вашим неповторимым стилем, особенно чулками со спущенными петлями и аляповатыми старыми кардиганами, в которых вы щеголяете.

– Ну ладно, поговорили, и будет, – сказала миссис Кео. – Я хочу доесть мой ужин в тишине и покое.

К моменту, когда Патти перестала визгливо хохотать, Шейла Хеффернан успела покинуть кухню, но побелевшая мисс Мак-Адам осталась сидеть за столом, не сводя глаз с Эйлиш.

Разницы между Бруклином и Манхэттеном, куда она поехала во второй половине следующего четверга, Эйлиш обнаружить не смогла, разве что холод, встретивший ее при выходе из подземки, показался ей более суровым и сухим, да ветер более свирепым. Она не сказала бы с уверенностью, чего, собственно, ждала, но некоторый шик в ожиданиях определенно присутствовал – более роскошные магазины, лучше одетые люди, не такие обветшалые, унылые дома и машины, какими они порой казались в Бруклине.

Эйлиш предвкушала, как станет описывать матери и Роуз свою первую поездку на Манхэттен, однако, очутившись там, поняла, что к этому рассказу придется добавить и рассказ о появлении в «Барточчис» цветных покупательниц и связанной с ним перепалке с соседками, а ни о чем подобном она домой прежде не писала, чтобы не встревожить сестру и маму, не навести их на мысли о ее беззащитности. Не хотелось ей писать письма, которые могли их расстроить. И потому, шагая по улице, казавшейся нескончаемой чередой сомнительных магазинчиков и бедно одетых людей, Эйлиш размышляла о том, что ничего нового не видит и потому рассказывать в письмах не о чем – ну, может, разве в качестве шутки, из которой они заключат, что, поскольку Манхэттен, вопреки всем рассказам о нем, ничем не лучше Бруклина, она ничего не потеряла, не поселившись здесь, и снова заглядывать сюда в ближайшем будущем не собирается.