На пригорке поселкового кладбища у свежего могильного холмика стояли четверо: три офицера в милицейской форме и высокая костистая женщина в простеньком платье и жакете. Офицеры достали пистолеты и, по команде старшего, майора, трижды выстрелили в воздух.
— Спасибо вам, Олег Семёнович, что помогли похоронить Серёжу на нашем кладбище, — старательно выговаривая русские слова, обратилась женщина к майору.
— Да не за что, Велта.
— Есть за что, — упрямо повторила женщина. — Я теперь смогу ухаживать за могилкой, а когда он подрастёт, я приведу его сюда и скажу: вот здесь похоронен твой отец!
— Кто подрастёт? — Олег, Ояр и Женька ошарашенно уставились на Велту.
— Он, — женщина осторожно погладила свой живот, и её некрасивое лицо озарилось печальной, но счастливой улыбкой.
Выродки
Хмурым осенним вечером по пустырю, поросшему редким кустарником, брели трое молодых парней. Старшему из них — белобрысому крепышу — было на вид лет семнадцать. Лицо его можно было бы признать даже красивым, если бы не недоброе, змеиное выражение глубоко посаженных серых глаз. Старшим он был отнюдь не по возрасту, но во всех его повадках ощущалось превосходство над остальными членами маленькой компании. Он привык помыкать ими и не прощал ни малейшего ослушания.
Второй парень — чуть повыше ростом, рыхлый, со слегка дебильным выражением лица — был ровесником первого, но подчинялся ему беспрекословно.
Замыкал шествие невысокий худенький парнишка лет шестнадцати, смуглолицый, в бегающих глазках которого проскальзывали страх и затравленность. Он нёс на плече лопату и изредка бросал испуганный взгляд на старшего.
Большой пустырь находился на берегу реки, примыкая к рыбному порту. От жилого массива его отделяла полузаброшенная тополиная аллея, заросшая неухоженным кустарником. На берегу ржавел старый рыболовецкий сейнер, который когда-то вытащили для отправки на металлолом. Прежде его нужно было порезать на куски автогеном, однако сил и средств на это, видимо, не нашлось. Так и валялась годами на берегу эта старая, ржавая махина, возле которой со временем стали ошиваться разные тёмные личности. Здесь, вдали от посторонних глаз, они устраивали попойки, которые нередко заканчивались кровавыми разборками. Милиции эта криминогенная точка была, конечно же, известна и даже входила в маршрут патрулирования. Летом пешие наряды довольно часто заглядывали на пустырь — но кто полезет сюда в осеннюю распутицу, чтобы измазаться в грязи или, ещё хуже, подвернуть себе ногу в какой-нибудь рытвине.
Старшему всё это было хорошо известно, поэтому он вёл сюда свою компанию спокойно, не опасаясь кого-либо встретить. Около сейнера находилось кострище с остатками золы и непрогоревших поленьев. Вокруг кострища расставлены ящики, которые, по неписаному закону собиравшейся здесь шантрапы, нельзя было использовать в качестве топлива — слишком издалека приходилось их сюда таскать. Но «старшему» было откровенно наплевать на эти «законы». Он сломал один ящик на дрова и разжёг костёр, потом ловко и быстро, подсвечивая себе фонариком, осмотрел сейнер, чтобы убедиться в его «необитаемости».
Все трое уселись вокруг костра.
— Давай! — скомандовал Старший.
Дебил достал из внутреннего кармана куртки бутылку водки и услужливо протянул её Старшему. Тот ловким движением свинтил пробку и сделал большой глоток из горлышка. Дебил протянул ему кусок колбасы и краюху хлеба. Старший закусил и, ещё раз глотнув из бутылки, передал её и остатки пищи Дебилу. Тот, одним глотком уполовинив водку, доел объедки и сунул бутылку, в которой ещё оставалось не менее трети, в руки Младшему.
— А закусить нечем? — жалобно заныл тот.
— Пей! Мужик ты или нет? — захохотал Старший. — Хочешь жрать — землёй закусывай!
Дебил подобострастно хихикнул. Младший, морщась, допил водку.
— Всё, хватит рассиживаться! Иди, копай, — Старший сунул ему в руки лопату.
— А может, не надо? — испуганно прошептал Младший.
— Копать, мудак! — рявкнул Старший, подкрепив свои слова зуботычиной.
— Где копать? — захныкал Младший, утирая разбитые губы.
— За бугром, баран, чтобы от костра не было видно! Младший, волоча за собой лопату, поплёлся к бугру, находившемуся метрах в двадцати от костра. Вскоре оттуда донеслось характерное «чавканье» лопаты, роющей влажный, ослизлый грунт.
Старший и Дебил закурили. Минут через пятнадцать к костру подошёл Младший, весь измазанный грязью.
— Я устал, я больше не могу, — жалобно захныкал он.
— Иди, смени этого дохляка! — бросил Старший Дебилу.
Тот послушно встал, направился к яме и принялся копать дальше. Работал он размеренно, словно не чувствуя усталости.
— Молодец! — похвалил его Старший. — Только давай быстрее — осталось не больше часа времени.
Старший посмотрел на Младшего. То ли от страха, то ли от выпитого (много ли надо этому тщедушному сопляку?), но тот трясся в ознобе.
— Не бзди, задрота! — Старший сунул Младшему сигарету. — Не трясись. Сегодня я из тебя мужика буду делать!
Младший в ответ лишь испуганно закивал головой. Минут через сорок к костру вернулся Дебил.