Будь моей сестрой

Это был другой холод… гладкий, знакомый. Перед глазами возник черный лакированный фонарик, дедовский, военный, с круглым стеклом и двумя движками по бокам, которыми можно было менять цвет лампочки на красный или зеленый. Он помнил, как ему подарил этот фонарик отец, фронтовой, с ним он ходил в разведку, а Сергей отдал своему сыну как реликвию, и для Женьки это была почти священная вещь. Ни у кого в классе такой не было. Настоящая гордость. В коробке под кроватью, в самом сокровенном мальчишеском тайнике Женька хранил ее вместе с другими сокровищами – танковыми часами и тяжелой медной пряжкой с большой выпуклой звездой. Сергей сдвинул фонарик в сторону и попробовал нащупать остальное. Под ноготь впился металл – ножичек. Сколько раз он говорил Женьке его складывать!.. А вот и пряжка. Сердце забилось сильней, красные круги заметались, переливаясь и танцуя в искрящейся чернильной пустоте.

Ошибки быть не могло – это знакомые вещи, знакомые даже на ощупь, по запаху, по цвету, весу, по памяти… по всем событиям, которые их окружали. Он вспомнил, как они ходили с этим фонариком на рыбалку, как проявляли негативы в его красном свете, как Женька смешно посапывал, старательно переключая движки. Черный, лакированный, в ящике под кроватью, Женька забрал его с собой, когда уезжал с Таней.

Нет, на этот раз он Женьку не упустит. Не отдаст никому.

Сергей вцепился в фонарик, как в спасательный уступ, напряг мускулы, потянул – и почувствовал, что его уже ничто не держит, не стискивает, он протолкнулся через узкую тьму, в глаза ударил тусклый электрический свет, пещера расширилась и превратилась в комнату.

Сергей приподнялся на локте и проморгался. Он лежал на старом продавленном диване, клетчатый плед покалывал голые руки. Перед ним была маленькая гостиная – книжный шкаф, «стенка» с посудой, кресло, тумба швейной машинки с кружевной салфеткой на крышке. За стеной шелестел голос Женьки – сын читал на ночь книгу.

Свесив с дивана ноги, Сергей посмотрел в окно: черная, смятенная ночь.

Из кухни появилась Таня, сонная, в ночной сорочке и теплых носках. Стала развешивать стирку: веревки, растянутые под потолком коридорчика, провисали от влажного белья. Таня расправила спортивные штаны Женьки, вдруг замерла, напружинилась, повернулась и неспокойно глянула на Сергея:

– Слышишь?

Да, он слышал. Глухой утробный гул, который приближался.

В ту же секунду диван дрогнул и словно бы приподнялся левым краем, Сергей неосознанно оторвал ступни от паркета, Таня вскрикнула, из книжного шкафа выпало несколько томиков – и стало до одури тихо. Огромная капля тишины, внутри которой была их квартира, дом, квартал, поселок, весь мир, повисла над черной равниной, удлиняясь и истончаясь в длинном хвостике, – и обрушилась вниз.

Громыхнуло. Диван поехал вправо. Над головой страшно заскрежетало: бетонные плиты задвигались, как толстые хитиновые пластины какого-нибудь насекомого. Потолок шевелился, как живой. Окно звонко лопнуло, и в комнату ворвались крики и плач людей и болезненный стон земной коры.

Сергей вскочил на ноги, чтобы кинуться к Тане, но его вдруг подбросило, словно дом наступил на мину, оглушило и приложило по голове. Померкло и прояснилось в глазах.

Он встал на четвереньки и отряхнулся, как собака. Раскалывалась голова, за ухом по шее струилась теплая кровь. Комната перекосилась, сплющилась, уменьшилась. Под коленями и ладонями Сергея хрустело стеклянное конфетти – вдребезги разлетевшиеся рожки немецкой люстры.

Сергей снова тряхнул раненой головой и завыл.

Он видел белую рыхлую голень, теплый носок, кровь. И жутко было увидеть всю картину целиком.

Таня… Танечка… Его спасла швейная машинка: край потолочной плиты рухнул и застрял в тумбе. Сергей оказался в бетонном шалаше и не мог встать.

Разрушенный дом полнился голосами, среди которых не было главного…

– Женька! – закричал Сергей, захрипел, как смертельно раненный зверь. – Сын!

Женька был за стенкой, за обломками стены, совсем рядом… но недостаточно близко, чтобы Сергей смог его защитить. Это его вина, только его…

Голоса. Живой крик ужаса. Звали, искали кого-то, наверху или внизу, с улицы или из завалов – не разобрать. Надрывно плакал ребенок.

– Жень… – Сергей закашлялся от пыли.

– Пап, меня привалило, – донеслось откуда-то снизу, словно из квартиры этажом ниже.

– Женька, господи… – задохнулся Сергей. – Ты как, цел?

– Руку не могу вытащить… шкаф упал на кровать…

Сергей пытался понять по голосу сына, как сильно тому больно.

– Пап…

– Да? Что?!

– Началась война?

– Что?

– Этот взрыв…

– Нет. Это газ или толчки… землетрясение… Женька, ты потерпи, хорошо? Я что-нибудь придумаю.

– Пап, где мама?.. Где мама?.. Мама…

Сергей сглотнул, заморгал.

Шерстяной носок на белой ноге. Короткая череда кадров, дикая анимация: падение потолка, хруст позвоночника и уродливая неестественность, с которой человеческое тело складывается и исчезает под железобетонным прессом.

– Женька… ты только не волнуйся, не двигайся… Я сейчас!

– Папочка, давай отсюда уйдем… пожалуйста…