Будни

— Люблю свежее дерево, — говорит Шмотяков.

— Тут у нас лесу хоть подавись, — отвечает Манос.

Он не успевает договорить. Над самыми их головами небо разрывается с грохотом и треском. В то же мгновение впереди них беззвучно отделяется от земли высокая сухая ель и летит в реку. Белая разодранная ее вершина падает совсем близко от Шмотякова и Маноса. Сильной струей воздуха их отталкивает в сторону: дрожит земля. Потом они видят вихрь белых осколков и сучьев.

Манос смотрит на своего спутника. Шмотяков стоит бледный. Манос берет его за руку и тянет под большую ель.

Падают крупные холодные капли. Становится совсем темно. Гром не прекращается.

Ливень начинается широкий и оглушительный. Вода сразу пробивает густоту сучьев. За несколько минут Манос перемокает до нитки. Шмотяков защищает руками шею, но все-таки вода пробирается за воротник его кожаной тужурки. Даже в сапогах у него вода. Он ежится, вертит головой и с отчаянием посматривает вверх.

Около них, между корнями, текут ручьи. Мох намокает, раздувается.

Манос то и дело выходит из-под елки и с улыбкой подставляет под дождь обнаженную голову.

Ливень прекращается. Все еще тихонько покачиваются ветви берез и сверху по траве стучат крупные капли, но небо уже проясняется, становится светло и прозрачно. Остро пахнет свежей хвоей, грибами и травами.

Манос снимает штаны, рубаху, крепко выжимает их и снова надевает на себя.

Шмотяков стоит под деревом, брезгливо морщится и отряхивает перемокшую кепку.

— Э, благодать-то какая, — говорит Манос и показывает вокруг себя руками на лес, на травы, на реку, заполнившую с краями низкие берега.

Шмотяков выходит из-под дерева, боясь тряхнуться. На лице у него грязные потоки, волосы прилипли ко лбу.

— Ну, что же ты? — говорит Манос. — Скидывай штаны да отожми, перестанешь ежиться-то.

Манос рассматривает Шмотякова и негромко смеется. Глаза у Маноса сияют. Он даже порозовел, выглядит совсем молодо.

— Сейчас вы, Андрей Петрович, все равно, как скворец у гнезда. Настоящее представление! Ну, пошли, что ли?..

— Да нет, пожалуй, сегодня не пойдем, надо обсушиться.

Манос не возражает.

Они выходят на еловую гряду. Влажно краснеет брусника. По стеблям трав карабкаются кверху черные жуки, на листья проворно выползают голубые черви. Кое-где у темных от сырости стволов лежат клочки оборванного ливнем седого лишайника.

Они принимаются отыскивать тропу.

— У меня, надо вам сознаться, — говорит Манос, — срыв. Иногда лежу в тягости и весь корпус горячий. А как погода наладится — мне легче. Сейчас я куда угодно. Сейчас я в себе еще молодость содержу.

Шмотяков шагает за ним, шурша мокрой одеждой.

Из-за деревьев выходит широкий седеющий человек, обвешенный сумками и битой птицей.

— Это наш лесной профессор, — тихонько поясняет Шмотякову Манос. — Он говорить не любит. Живет молчком. — И кричит: — С хорошей погодой, дед!

Старик скупо улыбается. Шмотякова он осматривает исподлобья долго и внимательно, но ничего у него не спрашивает.

Указывая на Шмотякова, Манос объясняет старику:

— Это, дед, высокое лицо. Кабинетный ученый.

— Как тебя звать? — спрашивает у старика Шмотяков.

— Лавер.

— А по батюшке как?

— Не величайте меня. Не надо… — сухо отвечает Лавер.

Манос виновато смотрит на ученого: «такой уж он у нас…»

— Тут поблизости его избушка. Можно обсушиться. Ну, старик, веди нас в свою берлогу.

Лавер, ничего не ответив, шагает вперед.

Скоро они подходят к его владениям.

Изба стоит под двумя большими елками. Лес начинается от самых ее стен. Хоть бы маленькая полянка! У самой двери громадный пень, заменяющий, видимо, охотнику стол. Окна в избушке нет. Внутри — узенькие нары. Над каменкой — черные, сияющие грядки с лучиной. В избе еще чувствуется теплота вчерашней топки.

Манос сразу разводит на улице костер, и они со Шмотяковым сушат одежду. Лавер молча посматривает на них и щиплет убитую птицу. Он не приглашает их ночевать, хотя уже темнеет. Манос берет в углу избы большой пук берестяных обрезков, часть их наматывает на палку и зажигает в костре.

— Ну, пойдем, — говорит он Шмотякову. — Тут, видно, гостям не рады.

Лавер даже не поднимает головы, щиплет птицу и разговаривает с собакой.

— Как? — спрашивает у Шмотякова Манос, когда они углубляются в лес. — К этому старику подойти, как к ежу.

— Да, старик, — неопределенно отвечает Шмотяков. — И много у вас эдаких?

— Да нет, пока один. Не старик — картина. Он людей не любит. По его тропам не ходи.

— Вот как! Это, пожалуй, может помешать моей работе.

Идут молча. Манос размахивает факелом. Длинные черные тени мечутся между стволами. Шмотяков настороженно следит за ними и, как кажется Маносу, боится.

— Сегодня для начала пришлось тебе кое-что повидать, — говорит Манос. — Ничего, привыкнешь.

— Привыкну. А я думаю о том, как бы нам этого старика задобрить…

Глава четвертая