Будни

Изредка в лес приходил Манос. Однажды пришел шурин Маноса — Гришка. Он только что купил ружье. Охотничье искусство давалось ему с трудом. Бабы-ягодницы над ним смеялись.

— Мой золотой пришел, — говорила, указывая на него, Александра.

— Сегодня охота была неудачная, — смущенно отвечал Гришка. — Почитай полета не видел.

— Тетерочку-то подстрелил? — спросила Устинья и хитро переглянулась с подругами.

— Нет, тетерки нету. Два рябчика.

— Рябчики — что. Ты бы вот тетерку-то… Та покрупнее…

— Нет, не мог, — простодушно сознавался Гришка.

— Видно, не больно боек, — донимала Устинья. — Тетерку, говорят, не всякий может.

Женщины тихонько смеялись.

— Ну, бабы, что они понимают в охоте, — вступилась за Гришку Александра. — Ты, Гришенька, не слушай, мы, пожалуй, наврем…

Они уходили, весело разговаривая. Гришка стоял на тропе и смотрел на них тоскующими глазами.

— Гриша! — кричала издали Устинья. — Заднюю-то хватай тут в лесочке…

Задней шла Александра. Она обертывалась к нему и со смехом грозила:

— Попробуй…

Онисим следил за всем этим и осуждал Александру. Один раз она, завидев Гришку, пропела:

Все не мило, все постыло,Лишь страдаю по тебе…

Гришка стоял и слушал ее. Сейчас он даже не скрывал своей печали.

Женщины, тихонько напевая, удалялись. Они шли, пригнувшись к земле, и быстро работали руками.

— Наберут, — сказал Гришка, увидев Онисима, и Онисим понял, что сказал он это только для виду. Он почувствовал, что горе Гришки неизмеримо и тяжко.

Онисим с сожалением посмотрел на парня.

— Вот, — сказал он, — дичи в этом году мало. Погоды нет. Сушь…

Гришка глянул на него невидящими глазами, помолчал и с трудом вымолвил:

— На Гординой дороге Игнашонка видел. Второй раз попал навстречу.

— Что ему надо?

— Не знаю, — равнодушно ответил Гришка, прислушиваясь к голосам женщин.

«Вот как она его», — подумал Онисим и на следующий раз отнесся к Александре еще строже.

— Здравствуй, дедушка Онисим!

— Поди-ка…

— А у нас, дедушка, сейчас своя машина.

— Хорошо.

Она садится на порог и принимается болтать. Потом приносит ему из озера свежей воды.

Онисим хмурится. Отвечает коротко.

С болота слышатся крики женщин. Она не уходит. Онисим берет ружье, сумку: еще рано, можно походить в лесу.

— Дедушка, — вкрадчиво спрашивает она. — Вы зачем поругались с Лавером?

Онисим быстро повертывается к ней и кричит:

— А тебе какое дело? Иди! Иди!

И, резко вскинув ружье, уходит.

Александра стоит у избушки, испуганная и удивленная.

Он ходит по лесу, и снова лес кажется ему пустым и мрачным.

Глава третья

В субботу приходят охотники и вместе с ними незнакомый человек в длинных кожаных сапогах, в кожаной тужурке. За плечами у него новенький вещевой мешок и двухстволка. Он крепкого телосложения. У него свежее, молодое лицо, остроконечная бородка, карие глаза смотрят открыто и пристально.

При нем Манос тянется больше, чем всегда. Он даже ходит по-особенному: почти не сгибая ног, чуть откинув набок голову, и всячески старается показать, что беседа с таким человеком, как этот приезжий, для него не в диковинку.

— Дедушка мой был, вроде вас, административное лицо. Правда, чином пониже, — говорит он так, чтобы все слышали.

Он помогает приезжему снять мешок, двухстволку, вешает все это на спицы, вбитые в ель, и только после этого здоровается с Онисимом.

Приезжего звать Андрей Петрович Шмотяков. Он ученый: охотовед.

Онисим с любопытством смотрит на Шмотякова, но спросить ничего не смеет.

— У Андрея Петровича интересная жизнь, — объясняет ему Манос, — он подкидыш!

Пока поспевает чай, Шмотяков рассматривает карту-десятиверстку.

Манос, перегнувшись через его плечо, читает вслух названия мест на карте. В некоторых кварталах стоят крестики и стрелки. Кружочком отмечена Трифонова курья[18] на реке Нименьге. Рядом мелкая надпись: «Место обитания ондатры».

— Нет, — говорит Манос, — на Нименьге этой крысы мало. А вот в Модлони ее — провороту нет.

С этими словами он берет карту с коленей Шмотякова и тычет пальцем в то место, где должна быть река Модлонь. Шмотяков несколько смущен этой бесцеремонностью, но ничего не говорит.

— Я изучаю ондатру в условиях наших северных рек, — поясняет он и высматривает место, где бы прилечь отдохнуть. Идти в избушку он не хочет, лучше на свежем воздухе.

Манос хватает топор и бежит на берег озера. Недалеко от устья Шивды, у густых березовых кустов, он быстро расчищает мелкую поросль, втыкает колышки и устраивает шалаш. Крышу он покрывает свежей еловой корой, которую тут же сдирает с дерева. Внутрь шалаша он стелет толстый слой мха. Когда все готово, Манос делает Шмотякову под козырек:

— Квартира готова!

Шмотяков заходит в шалаш. Свежая белая крыша густо пахнет серой. Она вся усеяна золотистыми капельками и сосульками. Прямо перед Шмотяковым — озеро, сжатое со всех сторон лесом, справа — кусты, позади и влево — заросшая травой полянка, сосны, тихое журчание Шивды.

Шмотяков заходит в шалаш, постилает газету и с оглядкой садится. Потом берет клок моху и обтирает над головой серу. Сера не отстает, а мох прилипает к коре грязными линиями.