Буян

«Та-ак… — поежился Евдоким, — значит, я топливо… Довольно откровенный товарищ… Что ж, цинично, зато справедливо», — подумал Евдоким, продолжая слушать речь эсеровского вожака. Больно и обидно задевало ощутимое в голосе его презрение к «топливу». Евдоким густо покраснел, задышал тяжелее, но тут же окоротил себя: а чего, собственно, оскорбляться? Комитетчик по-своему прав. На самом деле, кто я для них? Несформировавшаяся личность, из которой еще предстоит лепить то, что необходимо для партии, что угодно им, руководителям. Евдокиму вспомнились колючие слова Музы о детской пасхальной игре, и он почувствовал, как опять тяжелое сомнение холодным гадом скользнуло по телу. «Как все просто… Ужасно просто!» — сказал он себе, а что просто, и сам не знал. Идти в халупу, где происходил такой разговор, не захотелось. Повернулся к реке, припал плечом к дверному косяку, уставился в неподвижном напряжении на трепещущие отблески звезд в черной воде. Свободно-мрачная и широкая, неслась она в темную даль. Дул верховой густой ветерок, где-то за излучиной глухо, предостерегающе поревывал пароходный гудок. Послышались шаги на тропинке, к халупе кто-то приближался.

«Некрасиво получается… — мелькнула мысль у Евдокима. — Заметят, что липну к двери, еще заподозрят что-нибудь. Эх! — с каким-то лихим отчаяньем стукнулся он головой о косяк, усмехнулся криво и с беспечным видом вошел в помещение.

Позже всех явились чахоточный малый, Череп-Свиридов и Чиляк. Руководитель боевой группы товарищ Вадим — Евдоким узнал в нем по голосу того, что распространялся о «свежем топливе», — сказал короткое вступительное слово, затем прочитал приговор Поволжского революционного комитета, гласивший следующее.

«Самарский губернатор Иван Блок до приезда в Самару состоял помощником губернатора Богдановича, казненного революционерами за расстрел златоустовских рабочих. В бытность свою гродненским губернатором Блок устраивал в тюрьме избиения политических заключенных. Скрываясь от возмездия, он перевелся в Самару, но и здесь продолжает свое черное дело. 27 июня в селе Матвеевском устроил кровавое избиение крестьян. За совершенные преступления перед народом губернатор Блок приговаривается к смертной казни. Приговор привести в исполнение немедленно членам самарской боевой организации социалистов-революционеров по жребию».

Тут же был разорван листок бумаги на десять кусочков, по количеству участников, и на одном начертано два креста. Кому он достанется, тот и должен убить Блока.

Еще на двух клочках поставили по одному крестику для сопровождающих сигналистов. Скрутили бумажки, бросили в картуз, встряхнули, предложили тянуть. Первым вынул бумажку Григорий Фролов, развернул и чуть побледнел: на клочке чернели два креста.

* * *

События в Матвеевке — последняя капля, переполнившая чашу терпения боевой организации максималистов. Подобно зерцалу, на трех гранях которого написаны разные указы Петра Великого, «Матвеевское дело» имело три различных толкования и являлось как бы зерцалом правды и совести.

Командир 8-го Оренбургского казачьего полка полковник Кременцов 19 июня 1906 года рапортовал Николаю II: