И эти дурацкие слезы! Разворот на сто восемьдесят и пытаешься идти твердо. Все. Теперь только вперед. Но оборачиваешься, когда вдруг он тебя зовет по имени. Оборачиваешься и как в банальных мыльных операх бежите друг другу в объятия. Сбивчивое дыхание, попытки вдохнуть как можно больше воздуха, которым дышит и он, его аромат. Запомнить каждое его прикосновение, его губы. Его слезы впитываются в мои волосы. И в глазах — столько грусти…
Отличие от мыльных опер состояло в том, что мы все-таки распрощались. Мы разорвали поцелуй, развернулись и, давясь эмоциями, шли в разные стороны, будучи уверены, что увидим друг друга либо только первого ноября либо уже никогда. Я обернулась только тогда, когда вышла из парка. И только тогда, когда увидела все дальше удаляющийся его силуэт, в глазах защипало.
Не хочу забыть, что именно он первый сказал, убедил, доказал мне мою уникальность и особенность. Первое время я ему не верила, отрицала, мне было смешно, хотя я и знала внутри себя, что это так, и он не лжет. Я действительно своеобразна. Мои взгляды на мир, его ощущение и принятие отличаются от видения других людей. И я так думаю не потому, что это свойственно каждому человеку, а потому, что это действительно так. Я слишком критична к себе и никогда бы не допустила подобного самообмана. А он знал и чувствовал, что и человека в свой мир я принимаю только «другого».
Таких после близких взаимоотношений не забывают: я оставляю след. Как люди любят оставлять шрамы на других людях, так оставляю и я . Только не шрам, который может в лучших обстоятельствах затянуться, а клеймо. Маленькое, но значимое. Л заставил меня это признать, как и то, что я именно «та».
Он уехал из Минска на следующий день на поезде, хотя должен был с отцом на крутой машине через день. Отцу он объяснил это, сказав, что ему просто нужно побыть одному, и тот понял. Было неожиданно пусто; много мыслей в голове.
Как я это узнала? Потому что в тот день один мой звонок все поменял.
Ладно, мы оба два гордых индюка, которые в жизни не переступили бы через себя и не позвонили друг другу. Это факт — мы оба это знали — еще в Боровом раз триста это обсуждалось. Как и то, что мы не сможем переписываться в соцсетях как друзья.
Но я не знаю, что на меня нашло, и я набрала его номер. Я как сейчас помню, часов девять вечера, я стою около ресторана, в котором мы договорились встретиться с подругой, меня бьет дрожь и я слушаю гудки, а потом его чуть охрипший голос. Наш первый разговор по телефону был жутко смазанным, странным, неловким. Разговор ни о чем, прикрытый напускной жалкой жизнерадостностью. И длился он всего восемь минут, а мне казалось, что вечность. И даже когда экран замигал красным, означающим разрыв связи, и показал время, я удивилась, как же много мы говорили, так как до этого я очень редко говорила по телефону с кем-либо больше двух минут.
— Я все еще дышу тобой.
С этого момента началась следующая глава наших теперь трудных отношений.
====== Глава 2/1 ======
Сентябрь был не самым честным и лучшим месяцем наших отношений, точнее их отсутствия. Я знала, что он мне лжет и изменяет. Я знала, что он меня забывает. Но и я клином весь мир на нем не сводила. Я была привязана, влюблена, но расстояние и принцип «никаких отношений между городами» давали о себе знать.
Мы постоянно стали перезваниваться. Время наших телефонных разговоров возросло до получаса, чему я радовалась, как дурная. Последующие звонки длились и того дольше. Затем появилось оговоренное время наших разговоров и некоторые другие договоренности: он пишет мне «доброе утро» каждый день, а я звоню по вечерам (правда, со временем мы поменялись местами). За пару недель я окончательно привыкла к такому общению, как и все, кто со мной общался, и это стало неотъемлемой частью наших жизней.
В конце сентября вдруг вспыхнули былые чувства. Осень, не осень — не знаю, просто в один момент поняла, что вновь влюбилась. Мысли стали маниакально сводиться к нему, одно упоминание его имени другими людьми вгоняло в жар, а каждый вечер стал ожидаем, как выходной после тяжёлой рабочей недели. И, казалось, это было взаимно.
Л мне был безумно благодарен. Я его сильно меняла. Он перестал бухать, бросил курить, дебоширить. Стал добрее и лучше, начал развиваться. Я была задета. Ничто никогда так не цепляет гордого человека, как благодарность. Чаще всего он, правда, любил проявлять её своими методами:
— Как ты это делаешь? Где это видано, чтобы Л приходилось писать и так ждать ответов от какой-то там Булочки! Чтобы я начал развиваться, чтобы хоть как-то соответствовать. Чтобы я так переживал за кого-то! На кого я стал похож? Ты свела меня с ума. Я из-за этого творю такую хрень, что все всерьез начинают опасаться. Кто ты такая и как тебе удается заставлять меня улыбаться, быть милым и сильно не пакостить? Черт подери, спасибо тебе…