Бумажные города

Марго пробормотала: «Ружье» – но мне не показалось, что она из-за этого хоть как-то переживает, она как будто бы просто факт констатировала, – и я бросился через ограду головой вперед, решив не обегать ее сбоку. Не знаю, как я планировал приземляться, может, думал, что сальто получится сделать, но на самом деле рухнул на асфальт, упав на левое плечо. Слава богу, я плюхнулся на тряпки Джейса, которые хоть сколько-то смягчили удар.

Я выругался. Еще прежде чем я попытался встать сам, я почувствовал, что Марго пытается мне помочь, потом мы как-то оказались в машине, мне пришлось выезжать задним ходом с выключенными фарами – и я чуть не придавил почти что голого начинающего шорт-стопа из команды «Дикие коты». Бежал Джейс очень быстро, но, по-моему, как-то бесцельно. Когда мы проезжали мимо него, у меня случился еще один приступ жалости, который заставил меня приоткрыть окно и бросить в его сторону тенниску. К счастью, кажется, ни меня, ни Марго он не увидел, а минивен Джейс узнать не мог, потому что – не подумайте, конечно, что у меня это прямо такая уж больная тема – в школу я на нем не езжу.

– На фига ты это сделал? – спросила Марго, когда я включил фары – я уже ехал вперед, пытаясь сориентироваться в лабиринте пригородных улиц.

– Мне жалко его стало.

– Его? За что? За то, что он изменял мне полтора месяца? Или за то, что он, может, дрянью какой-нибудь меня заразил? За то, что он мерзкий дебил, который всю свою жизнь будет незаслуженно счастлив и богат, являя собой пример вселенской несправедливости?

– Да он просто мне таким несчастным показался, – ответил я.

– Ну и ладно. Теперь едем к Карин. На Пенсильвания-стрит, у «Эй-Би-Си Ликорс».

– Не злись на меня, – сказал я. – В меня стреляли, черт возьми, за то, что я тебе помогал, так что не злись.

– Я НЕ ЗЛЮСЬ НА ТЕБЯ! – заорала Марго, а потом долбанула по приборной панели.

– Ну, судя по тону голоса…

– Я надеялась, что вдруг… ну, может, он мне не изменяет.

– Ой.

– Мне Карин рассказала. Я так полагаю, многим уже давно было известно. Но до нее мне никто не говорил. Я подумала, что, может, она просто решила воду взбаламутить.

– Мне очень жаль, – сказал я.

– Ага. Блин, поверить не могу, неужели мне не пофиг.

– У меня сердце просто бешено колотится, – сообщил я.

– Это верный признак того, что тебе весело, – ответила Марго.

Но мне не казалось, что это весело, мне казалось, что у меня сердечный приступ. Я заехал на стоянку «Севен-Элевена» и прижал палец к яремной вене, глядя, как на часах мигает «:». Посмотрев на Марго, я увидел ее возмущенный взгляд.

– У меня сердцебиение слишком учащенное, – объяснил я.

– Да, я сама даже не припомню, когда меня в последний раз что-то так же взбудоражило. Адреналин прямо в горле, легкие расширяются.

– Вдыхай через нос, выдыхай через рот, – посоветовал я.

– Все твои мелочные страхи, это так…

– Мило?

– Это такие вещи принято называть инфантилизмом? – с улыбкой спросила она.

Марго снова слазила назад и вернулась с сумочкой. «Сколько у нее там барахла?» – подумал я. Она извлекла из сумочки пузырек лака для ногтей – он был такого густого красного цвета, что казался практически черным.

– Пока ты будешь в себя приходить, я ногти накрашу, – сообщила она, улыбаясь из-под челки. – Можешь не спешить.

Какое-то время мы так и сидели: она с пузырьком лака на приборной панели, я – с дрожащим пальцем на вене. Мне нравился этот цвет лака, а у Марго были красивые пальцы, очень тонкие, в отличие от всего остального: в других местах изгибы ее тела были плавными. Я думал, как хорошо было бы сплестись с ней пальцами. Вспомнил, как она положила мне руку на бедро в «Уол-марте» – казалось, что это было уже несколько дней назад. Пульс потихоньку стал замедляться. Я попытался убедить себя в том, что Марго права. Мне нечего бояться, в таком маленьком городке в такую тихую ночь.

5

– Пункт Шесть, – объявила Марго, как только мы двинулись дальше. Ее пальчики прыгали в воздухе, будто она играла на пианино. – Оставим у двери дома Карин цветы и записку с извинениями.

– Что ты ей сделала?

– Ну, когда она рассказала мне про Джейса, я последовала традиции убивать гонца, принесшего дурную весть.

– В смысле?

Мы остановились на светофоре, а рядом встала спортивная тачка с молодыми ребятами, мотор «крайслера» ревел, я словно собирался принять участие в гонках. Нет, если бы я надавил на газ, двигатель лишь жалобно бы заскулил.

– Ну, я точно не помню, как именно я ее назвала, но что-то в духе «сопливая, тошнотная, тупая сука с прыщавой спиной, кривыми зубами, толстой жопой и самой ужасной во всей центральной Флориде прической». Ну, в общем, я немало наговорила.

– У нее действительно прическа какая-то дурацкая, – согласился я.

– Знаю. Но только это во всей моей тираде и было правдой. Когда обзываешь кого-нибудь, ни в коем случае не говори правды, потому что после этого сложно по-честному взять свои слова обратно, понимаешь? Ну, есть перышки, есть мелирование, а есть полосы, как у скунсов.